– Судя по тому, что притащившие тебя вчера стражники были оч-чень недовольны, а кое-кто из них изъявлял желание – повторяю дословно – «Прикончить этого чокнутого варвара», ты им чем-то изрядно досадил. Хотелось бы знать, чем именно?
– Тебя за что посадили? – ответил вопросом на вопрос Конан.
– Ни за что, разумеется! – беспечно рассмеялся Мейгелен. – Спроси у любого – здесь никто не в чем не виноват, верно? Разве что Силли – в неоднократном нарушении общественного спокойствия своим непотребным видом. Впрочем, ему давно пора переехать сюда на постоянное жительство – его тут каждая крыса знает.
– Мы с приятелем хотели стянуть у одной расфуфыренной дамочки побрякушку, – вполголоса сказал Конан. – Тут некстати приперлись городские стражники и вышла заварушка. Приятель удрал, а я не сумел.
– Знакомая история, – кивнул сосед. – Скорбное повествование о моей судьбе прозвучит весьма схоже. Неудачников просто тянет в Мышеловку. Тебя сразу отправили сюда или сначала допросили?
– Не помню, – честно сказал Конан. – Кажется, нет. А как отсюда выбраться?
– Жди суда, – Мейгелен зевнул и улегся на спину. – Либо положись на честность приятелей. Авось, выкупят. Лично у меня на шее болтается законно повешенная необходимость проторчать в этом зверинце ровно пятнадцать дней и выплатить городской казне около полусотни золотых. Такова цена крохотного надувательства, учиненного вашим покорным слугой со товарищи. Десять дней уже миновали, долг заплатили мои дружки. Правда, суда пришлось дожидаться почти луну: нас много, а судей – не слишком.
Из дальнего конца прохода донеслись раздраженные оклики тюремщиков, звяканье оловянных мисок и недовольное бормотание заключенных.
– Ужин, – оповестил Силли, подползая к решетке. Он оказался местным уроженцем неопределенного возраста, замызганным и каким-то пришибленным, похожим на уличную дворняжку.
«Ужин – значит, вечер, – сообразил Конан. – Мы отправились в город вроде бы до наступления полудня. Ши наверняка благополучно добрался до трактира, но сейчас у них полно хлопот и без меня. Не станем отчаиваться, подождем до завтрашнего утра – что-нибудь да выяснится».
Кормили в Алронге такой баландой, что при одном взгляде на нее воротило. Конан, которого до сих пор слегка мутило, отдал свою порцию ничуть не возражавшему Мейгелену.
После кормежки стражники прошли мимо клеток, собирая миски и проверяя, как поживают доверенные им узники, не развлекается ли кто попытками распилить решетку или задушить соседа.
Лампы погасили, оставив всего парочку, отчего помещение стало в точности смахивать на подземелье, хотя Мейгелен утверждал, что их содержат на первом этаже Колодца.
Тюремщики уселись за колченогий стол, поставленный в закутке около дверей, откуда-то появились запрещенные вещи – корзина с кувшинами и кости.
Стражники затеяли игру, прислушиваясь, не идет ли с проверкой начальство. В клетках шушукались, сплетничали, строили планы, переругивались, тайком жгли крохотные свечи и тоже метали сохраненные от обыска костяные кубики.
Бесконечно долгая ночь тянулась и тянулась, выматывая душу и сводя с ума.
Попытка Конана задремать окончилась печально – ему приснилось, что каменные плиты сверху начали медленно опускаться, грозя расплющить его в тонкую лепешку. Кроме того, он начал испытывать необъяснимое беспокойство, и вскоре понял его причину. Его изводило пребывание в маленькой, тесной и душной клетке, где он не мог встать или лечь в полный рост, непременно упираясь головой либо в потолок, либо в стены.
Захотелось пить, но для этого требовалось окликнуть и попросить тюремщика, чего Конан делать не собирался. Опуститься до просьб, с его точки зрения, означало проявить слабость.
Его метания туда-сюда по крохотной клетушке разбудили Мейгелена. Туранед заворчал, проклиная неугомонного мальчишку.
Заключенные – старые, молодые, бывалые и не очень – спали, наполняя помещение своими запахами, вскриками, храпом и постанываниями. Стражники дремали, сидя за столом, иногда по очереди вставали, обходя ряды клеток, лениво заглядывая внутрь и убеждаясь, что никто из узников не придумал чудесного способа исчезнуть.
Тоненько попискивали крысы, юркая вдоль стен и подбирая объедки.
Кто-то негромко постучался в невидимую дверь. Ему открыли. Визитер приглушенно заговорил со стражниками. Прислушавшись, Мейгелен насторожился:
– Ночные охотники пожаловали. Не торчи возле решетки, прикинься, что спишь или болен.
– Работорговцы? – догадался Конан.
– Кто их знает… – туранец торопливо отполз вглубь камеры и улегся, накрывшись драной подстилкой. – По мне лучше отсидеть свое положенное, чем угодить к какому-нибудь спятившему болвану. Пропадешь с концами, никто не отыщет.
«Он прав, – мысленно согласился Конан. – Здесь меня хоть могут найти. Никогда бы не подумал, что будет важнее остаться в тюрьме, чем попасть на свободу!»
Поздний гость в сопровождении двоих своих охранников торопливо шел вдоль решеток. Впереди семенил тюремщик с фонарем, что-то быстро и убежденно нашептывая. В его речи отчетливо звучали интонации прижимистого купца, расхваливающего залежалый товар.
Не доходя трех или четырех шагов до притихших Конана и Мейгелена, посетители остановились.
Стражник посветил в клетку, толкнул ее обитателя копьем. Покупатель, всмотревшись, отрицательно покачал головой.
Возле следующей гость задержался. Вспыхнул поспешный, яростный торг.
– Не повезло, – сочувственно прошипел Мейгелен, когда забренчали ключи и отбивающегося заключенного потащили наружу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95