В ответ на недавние добрые слова и похвалы, на реформы и льготы, обещанные правительственным манифестом, негодяи подожгли усадьбу сразу же, как только войска покинули деревню. Это весьма серьезно. Если они отваживаются восставать в тылу войск, значит, зло пустило гораздо более глубокие корни, чем можно было предположить... Майор Тэнэсеску категорически заявил префекту, что его часть рискует попасть в окружение, а он не вправе этого догустить, так как отвечает головой за своих солдат. Балоляну перепугался. Ему тут же представилось, как толпы озверевших мужиков окружают его со всех сторон, избивают, пытают, убивают. Предчувствие Мелании грозило сбыться.
— Господин, майор, прошу вас немедленно принять все меры, которые вы сочтете необходимыми! — отрывисто распорядился он чуть дрогнувшим голосом.
Два взвода были направлены в Бырлогу, чтобы навести там порядок. Следовало немедленно наказать абсолютно все село — подвергнуть порке всех без исключения, мужчин, женщин и детей. При малейшей попытке сопротивления войска должны открыть прицельный огонь, а в случае необходимости подтянуть пушки и стереть с лица земли гнездо бунтовщиков.
Как раз когда оба взвода двинулись форсированным маршем к Бырлогу, из Амары вернулся разведывательный патруль и доложил, что крестьяне, вооруженные косами, вилами, топорами и несколькими винтовками, собрались на околице и не пустили солдат дальше, а офицера пригрозили убить, если он попытается проникнуть в село.
Балоляну побледнел. Теперь ему казалось, что он попал в страшный капкан. Волостной начальник был прав, когда утверждал, что крестьяне хорошо организованы и способны противостоять даже армии.
— Ну как, господин майор? Что будем делать? — растерянно спросил он охрипшим голосом.
— Ничего, господин префект, найдем управу на этих бандитов! — воинственно ответил майор, яростно сверкнув глазами, и тут же отдал необходимые приказы.
Солдаты снова двинулись вперед. Влезая в коляску, Балоля-ну, словно проверяя основной предохранительный клапан, тихо, так, чтобы его никто не услышал, спросил Тэнэсеску:
— Надеюсь, в своих людях вы уверены, господин майор?
—- Румынский солдат выполняет приказы, господин префект. Он самый надежный солдат на свете!
Выезжая из Леспези, префект доверительно сказал главному прокурору:
— Представьте себе, что произошло бы в нынешней ситуации, если б мы не могли рассчитывать на дисциплину в армии!.. Настоящая катастрофа!.. Я, конечно, говорю об общем положении, не думая уж о судьбе, уготованной нам, тем, кто ради счастья отчизны приносит себя в жертву здесь.
7
Крестьяне, собравшиеся на околице села, на шоссе и вокруг него, не находили себе места от нетерпения. Лица у них раскраснелись, глаза горели. Люди ждали, шумя и подбадривая друг друга, как на большой свадьбе. Каждому хотелось что-то сказать, как будто остальные ничего не знали или не видели своими глазами, но все говорили одно и то же и почти одними словами. Изредка воцарялась тишина, и тогда мужиками овладевало тягостное напряжение, которое они тут же старались с себя стряхнуть новыми, еще более лихими воплями и криками, словно боясь очнуться от счастливого опьянения.
— Глядите, опять идут! — закричало сразу несколько голосов. Все головы повернулись в сторону Леспези. Крестьяне знали,
что каратели снова придут, что они должны прийти, но каждый про себя надеялся, что они все-таки не вернутся.
— Пусть идут, пусть идут, их-то мы и ждем! — крикнул Петре Петре тонким, не своим голосом.
Николае Драгош, который стоял рядом с ним, сжимая в руке железные вилы, выдохнул с дикой ненавистью:
— Ничего, сейчас мы с ними расправимся, в бога, солнце, богородицу...
Он захлебнулся потоком ругани и заскрежетал зубами. Рядом с ним вопил бабьим голосом Кирилэ Пэун, угрожающе размахивая, как дубиной, винтовкой, отобранной у жандарма. Подальше Тоадер Стрымбу, вооруженный такой же винтовкой, клялся в середине людской гущи, что не успокоится, пока не размозжит башку офицеру, который командует войсками, будь то хоть генерал. Серафим Могогн, молчаливый и хмурый, тоже обзавелся винтовкой самого унтера, но держал ее сейчас на ремне за плечом, как старательный рекрут, хотя никогда не служил в армии. За спиной Петре тенью мельтешил Илие Кырлан. Он тоже размахивал винтовкой и непрерывно повторял: «Дядя Петрикэ... Дядя Петрп-кэ!..» — словно не в силах был сказать ничего другого. То здесь, то там вспыхивали брань, крики. Ярость рвалась из глаз и глоток, как ядовитый пар, обволакивая невидимым туманом сотни людей. Косы, топоры, вилы, заступы мелькали над головами, будто люди пытались одними угрозами отпугнуть и остановить опасность. Визгливые голоса женщин и детей пронзали басовитое гудение мужчин, как уколы иглы грубое посконное полотнище.
Пока крестьянская толпа бурлила, топчась на месте, колонна солдат ползла по шоссе огромной черной гусеницей. Лучи солнца, падая на блестящие штыки, примкнутые к ружьям, отражались испуганными бликами. Вскоре стали вырисовываться отдельные шеренги, несколько всадников, коляска с префектом и прокурором и, наконец, орудия с шестерками лошадей, замыкавшие это апокалипсическое тело, точно приплюснутый хвост, покрытый металлической чешуей.
По мере того как молчаливое войско приближалось к селу, гул толпы все крепчал, перерастая в громыхание какого-то грозного хора. Народ рассеялся далеко по сторонам шоссе, словно все хотели получше рассмотреть врага и схватиться с ним.
Над военной колонной прозвучал резкий окрик приказа. Две роты развернулись в цепь, одна справа, другая слева от шоссе, и остановились шагах в ста от крестьянских ватаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170