— Поехали,— добавил он тише, когда Аристиде устроился с ним рядом,— твоя мама, наверно, волнуется.
Выехав из ворот на улицу, они тут же увидели Матея Дул-ману и других крестьян, которые как будто поджидали арендатора. Действительно, Матей подал ему знак задержаться и подошел ближе.
— В чем дело, Матей? О чем печаль? — дружелюбно, как всегда, спросил Платамону.
Дулману прошел под самой мордой лошади и вплотную подступил к Платамону. Лицо у него было мрачнее, чем обычно, в глазах торел сдержанный огонек. Оп поставил ногу на ступеньку кабриолета и, нагнувшись к уху арендатора, таинственно процедил:
— Ты, барин, на Бабароагу не зарься, не то худо будет! Платамону побледнел и, чтобы скрыть тревогу, ответил тем
же мягким голосом:
— Да что еще случилось? Разве я не говорил тебе, что не стану вмешиваться ни на столечко, если вы возьмете имение себе?
— Коли так, зачем же заявилась сюда барыня? — подозрительно спросил Дулману.
— Она, верно, хочет продать землю, ведь поместье-то ее.
— Вот потому ты и не встревай, мы никому не позволим отобрать нашу землю! — угрожающе продолжал Матей.
— Из-за меня вам, ребята, тревожиться нечего! Вам надо только договориться с барыней...— заикаясь, пробормотал арендатор, безуспешно пытаясь сохранить покровительственный тон.
— С ней мы еще поглядим, как нам обойтись,— проворчал Матей.—Значит, так, барин! Потом не говори, что не упреждали тебя!
— У меня, Матей, слово крепкое! — заверил его Платамону, немного успокоившись.— Что скажу, за то и душу положу! Так и знай, Матей!.. Оставайся с богом!
Ворча себе что-то под нос, Дулману отошел в сторону, а Платамону хлестнул лошадь:
— Двигай, Ортак!.. Поехали, а то уже поздно!..
2
— Что это сегодня с людьми стряслось, все по домам прячутся? — недоумевал Бусуйок, в который раз выходя на порог корчмы и оглядывая улицу.—А то от таких посетителей, как ты, Спиридоп, толку мало!
Спирпдон Рэгэлие выпил стопку цуйки и заплатил за нее. Он бы заказал еще, но знал, что Бусуйок в долг не отпустит, потому что в долговой книге за ним и так уж много записано, а он давно не может ничего заплатить, чтобы хоть немного уменьшить задолженность. Поэтому он ответил смиренно, надеясь угодить корчмарю:
— Так ведь распогодилось, вот они, верно, и взялись плуги чинить, чтоб быть наготове, когда землю поделят.
— Как бы не так, разве не видишь, как господа торопятся раздать свои поместья? — не оборачиваясь, насмешливо бросил Бусуйок с порога корчмы. Затем, возвращаясь за стойку, он добавил: — Ты, Спиридон, пьяница да и беден, как церковная мышь, но у тебя, кажись, ума побольше, чем у других, хоть не тратишь сил попусту.
Спиридон, худой и старый, состроил горестную мину и плаксиво ответил:
— Так ведь другие, Кристаке, пьют и на радостях, а я не от хорошей жизни, только из-за бед и несчастий. Ведь с того самого дня, как моя баба преставилась, я терплю муку мученическую, сноха меня невзлюбила, обзывает по-всякому, никакой заботы от нее не вижу...
— Ладно, ладно, я твою историю знаю, Спиридон! — перебил его корчмарь.
— Известное дело, знаешь, как же тебе не знать! — обиженно пробормотал старик, обратив взгляд к открытой двери, в которой появился сынок Филипа Илиоасы, аккуратно одетый и обутый мальчик.
— Меня прислал дедушка, чтобы вы мне дали... дали...— тоненьким голосом начал мальчонка, прильнув к стойке и шаря глазами по полкам.
— Что нужно батюшке, Антонел? — улыбаясь, спросил Бусуйок.
— Чтобы вы мне дали литр керосина, но только в вашей бутылке, а то наша разбилась! — выпалил мальчик, радуясь тоАму, что вспомнил поручение.
— А депьги у тебя есть?..
— Есть, есть, вот они! — гордо заявил Антонел, показывая монетки, которые он сжимал в ладони.
Флорика Драгош, жена учителя, как раз вернулась из Пи-тешти, куда ездила навестить арестованного мужа. До Ксстепии она доехала поездом, а оттуда уж добиралась на чем попало. Ни один извозчик не решался ехать в деревню, хотя Флорика предлагала хорошие деньги.
Вернулась она в еще более подавленном настроении, чем уехала. Весь понедельник она безуспешно проторчала у дверей разных высокопоставленных чиновников. Прокурор лишь после долгих просьб разрешил ей передать мужу кое-какую провизию и деньги. Но Флорика не сдалась так просто. На следующий день, во вторник, она пошла по иному пути: сунула в руку кое-кому из мелкой сошки, и ей удалось несколько минут поговорить с Ионе-лом. Он все еще не знал, за что его посадили, так как никто ничего ему не сказал, да его и не допрашивали ни разу. Но он был убежден, что его держат в тюрьме, чтобы лишить возможности натравливать крестьян на господ. Говоря это, бедняга Ионел даже рассмеялся и добавил, что для него самого, пожалуй, лучше находиться сейчас подальше от Амары, потому что, будь он дома и случись что-нибудь в деревне, господа бы всех собак на него вешали!
Флорика с плачем рассказала все это, а старики родители слушали, в отчаянии ломая руки.
— Ничего, мы тоже долго терпеть не станем, рассчитаемся с ними сполна! — пробормотал Николае Драгош с неукротимой ненавистью в голосе.
— Ты уж лучше сиди смирно, Нику, и не встревай в эти бесчинства,— возразила Флорика, вытирая слезы.— Ведь если беда какая стрясется, всю вину снова на бедного Ионела свалят, скажут, он тебя подучил...
— Пусть меня хоть на куски разрежут и собакам бросят, вге одно не успокоюсь, пока не расквитаюсь с кем надо! — упрямо буркнул парень.— Нет, нет и нет! Напрасно ты сердишься, я даже самого господа бога не послушаю, так и знай!
— Здорово, здорово, Трифон! —- крикнул Леонте Орбишор с улицы, останавливаясь на минуту с мотыгой на плече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170