- Да эти разбойники и вас убить хотели! - вскричал секретарь Бахадн,
наконец доспев до места катастрофы.
Господин Нан, не отвечая, брезгливо отряхивал пыль с кафтана.
Так же ничего не отвечая, инспектор вернулся в дом и поднял с полу
клевец с крылатой мангустой на рукояти. От клевца исходил явственный для
тонкого нюха чиновника запах пота и дешевого рапсового масла. Господин Нан
вынул надушенную инисской лавандой салфетку, тщательно обтер клевец и
сунул его в рукав.
Местный секретарь, изогнувшись, подал инспектору книгу, за которой
мятежники не постеснялись явиться в охраняемый дом. В глазах его сияло
торжество. Инспектор раскрыл книжку наугад. Бумага была скверная, печать
неровная, а страницы засалены, словно у сборника волшебных сказок или
неприличных картинок. Нан раскрыл и прочел:
"Когда исчезает общность имущества, человек становится ненасытным,
ведь раньше он владел всем, а теперь, сколько бы ни наживал, сможет нажить
только часть. Когда исчезает общность имущества, человек становится врагом
другим людям и государству, ибо доселе он владел тем же, что и другие, а
теперь владеет тем, что отнял у остальных".
Рассуждение было обведено зеленой рамкой, и на полях выведено зеленым
же: "Истино так!" С грамматической ошибкой в "истинно".
Инспектор с силой захлопнул томик и вгляделся в обложку. Серая книга,
трактовавшая об общности имущества, была отпечатана, судя по шрифту, в той
же типографии, что и прокламации бунтовщиков, а принадлежала аравану Нараю
- верховному правителю провинции. Точнее, одному из двух верховных
правителей. Наряду с наместником.
Происшедшее могло быть объяснено трояко. Во-первых, книгу могли
подложить, и тогда это была проделка партии наместника. Во-вторых, книга
могла быть настоящей, и тогда араван якшался с бунтовщиками. Бес его
знает, чего он хотел, может быть, вещей вполне невинных. Скажем, чтобы
бунтовщики по его приказу зарезали наместника, а потом араван, проявляя
бдительность, казнил бы бунтовщиков. Наконец, книга могла быть настоящей,
но бунтовщики могли с араваном недавно поссориться и прислать товарища не
забрать книгу, а привлечь к ней внимание столичного инспектора. Что и было
проделано весьма ощутимо. Нечего сказать, привлекли, - и Нан невольно
потрогал свой мужской корешок.
В оловянных глазах Бахадна плясала радость.
- Вы посмотрите, - сказал он, - на книге, исписанной рукой мятежника,
стоит дарственная печать аравана! Вот до чего доводит излишний
консерватизм мнений!
Господин Нан поддел носком сапога валявшуюся в траве веревку.
- Вот до чего доводит взяточничество охранников, - сухо заметил он.
Поморщился и вытащил из рукава острый шип черноярки...
- Уж если стража у вас тут двое суток день и ночь ошивается, так хоть
бы воды в сад пустили. Сохнет все по такой жаре, одни колючки остались, -
раздраженно бросил он. - И снимите, наконец, все это безобразие.
Через минуту охранники в желтых куртках с хрустом, вместе с сучьям,
рвали надписи о веке ручных зверей, справедливых чиновников и всеобщего
изобилия.
Господин Нан прошел через дом на улицу. Солнце висело над самой
головой. Аромат цветущего инча мешался с запахом жареной рыбы и гниющих
отбросов.
Обернувшись, как по команде, лицом к казенному паланкину, у замшелого
родничка о чем-то переругивались женщины. Стайка голопузых ребятишек
гоняла коротконогую мангусту, не оказывая никакого почтения священному
зверю. Из-за соседней стены печально и фальшиво свистела флейта.
Господин Нан любезно пригласил судейского секретаря в паланкин и
принялся его расспрашивать.
Господин Бахадн старался, как и велено было, понравиться чиновнику из
столицы, и смотрел на него виноватыми глазами, словно заочно извиняясь
перед императором за все, что творилось в провинции Харайн. В голове у
него вертелись строчки, которые кто-то декламировал на вчерашней пирушке у
наместника: "Вот приезжает столичный инспектор и спрашивает: чего бы мне
потребовать..."
Ах, столичный инспектор! Траты, неприятности и доносы! И притом:
вечна всякая беда норовит заехать оглоблей именно по нему, Бахадну! Вот и
тогда, в день смерти судьи, сожгли отчет, который Бахадн переписывал весь
месяц, и еще служебные туфли сожгли и съели добровольное подношение:
маринованную утку.
У господина Бахадна был дар какой-то попадать впросак, про таких
говорят: еще не пошел, а уже споткнулся. Вот, скажем, пять месяцев назад
тоже приезжал инспектор. Бахадн спросил о вкусах, а один из секретарей
возьми и ответь: "любит удить карасей". Хорошо. Поехали удить карасей в
Архадан. День удят, два удят. Места приятнейшие, на лугу роса, на росе
девушки в тончайшей дымке. Подобрали ныряльщиков, цеплять карасей на
крючок. Одному карасю положили в потроха изящный перстень... Вдруг среди
ночи переполох, чиновник, упившись, скачет с ножом за девушкой в тончайшей
дымке: "Я, - кричит, - всех вас..." Насилу завернули в мокрую простыню.
Что ж вышло? "Удить карасей", видите ли, новое столичное словечко, и
означает, что человек грешит не с женским полом, а, так сказать, задним
числом.
Тьфу их, бесов новомодных! Ладно, тогда все обошлось. А этот каких
карасей любит?
Столичный инспектор! Траты, неприятности и доносы!
Мелкие чиновники уже сплетничают о неясных эпизодах его
головокружительной карьеры. Наиболее осведомленные намекают, что инспектор
послан в Харайн вовсе не из-за мелкого бунта, если в нынешние времена по
поводу каждого бунта рассылать чиновников девятого ранга, так никаких
взяток в провинции не напасутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13