– Финиан развернул листок и положил его передо мной. Это была ручная листовка, копия его концертного плаката. – Завтра вечером у моей группы концерт в баре «О'Флаэрти». Вы знаете, где это?
– На Бридж-стрит, – кивнул я.
– Я предлагаю вам прийти туда. В восемь часов вечера. Мы играем примерно до половины двенадцатого, и в баре не будет ни одного человека, кого мы лично не знали бы по меньшей мере лет десять. К тому моменту, когда мы станем выносить наши инструменты, все будут уже смертельно пьяными и вокруг будет царить полная неразбериха. Нас прикроют, когда мы слиняем, так что никакой посторонний наблюдатель не догадается, что происходит.
Это звучало так, будто процедура была уже отлажена и испытывалась на деле гораздо чаще, чем ему это хотелось признать. Решительность, с какой он убрал в карман свой пакет с табаком, чётко сигнализировала, что он считает договорённость достигнутой.
– Хорошо, – сказал я и встал. – Я приду.
И с этим я ушёл. Листовку оставил на столе. Такому, как я, не требовались записи на бумажке.
По дороге домой я не увидел ни одного мобильного телефона. Неужто за мной перестали следить? Они попрятали свои аппараты, чтобы стать для меня невидимыми? Я чувствовал себя неуверенно, идя с Дайк-стрит к своему дому, и часто менял направление, сворачивал, кружил, следуя по бессмысленному курсу, на котором любой преследователь уже разоблачился бы. Но не обнаружил никого.
Зато случилось нечто, когда я шёл вдоль Портовой улицы.
Я и до сих пор не знаю, как мне трактовать тот случай. Я стоял перед закусочной и ждал, когда иссякнет поток машин, без всякой, впрочем, спешки, потому что это была хорошая возможность смотреть по сторонам, не привлекая внимания, и при случае углядеть прохожего с мобильным телефоном. На тротуаре здесь было узкое место. Позади меня остановилась пожилая пара, они переругивались из-за того, что кто-то из них что-то забыл, я не понял, что именно, да это меня и не интересовало. Оба были не самые худенькие, что превращало это место на тротуаре, как я должен был впоследствии признать, в настоящее игольное ушко для прохожих. По проезжей части как раз мчался с рыбной фабрики большой рефрижератор, и тут я получил сильный толчок в спину, который чуть не вытолкнул меня под колёса этой машины.
Не вытолкнул только потому, что за долю секунды перед тем я уже начал движение, чтобы сделать шаг в сторону. Поэтому толчок пришёлся мне не в середину спины, а в плечо и заставил меня лишь пошатнуться. Я смог удержаться на тротуаре, и грузовик прогремел мимо.
Потом мужчина многословно извинялся, преувеличенно выпучив глаза, являя собой картину полной безутешности. У него был нос картошкой, пронизанный красными прожилками, одет он был в серую ветровку и драные брюки, и пахло от него дешёвой туалетной водой. Когда он собрался уже в третий раз объяснить мне, как он сожалеет о случившемся, жена схватила его под руку и потянула прочь.
Покушение? Такое предположение казалось мне параноидальным. Ибо кто мог быть заинтересован в том, чтобы увидеть меня мёртвым? Разве что мои неизвестные преследователи? Тогда они ничего обо мне не знают. Ибо самая большая опасность, в которой я мог оказаться, – это демаскироваться у всех на глазах.
Допустим, нечаянный удар вытолкнул бы меня прямо под колёса мчащегося автомобиля. Сенсор в кровяном русле, измеряющий концентрацию моего естественного адреналина, по градиенту повышения уровня узнал бы, что я в опасности, и без всякого участия с моей стороны все системы были бы приведены в боевую готовность. Это заняло бы долю секунды – и я получил бы ощущение замедления времени вокруг меня, прежде чем катапультироваться из зоны опасности всего одним нечеловеческим прыжком. Другими словами, я бы просто перепрыгнул через этот рефрижератор. Без сомнения, это было бы волнующее зрелище. Трудно даже представить себе, на какие вопросы это навело бы инспектора Пайнбрука.
С другой стороны, у меня не шло из головы выражение лица водителя рефрижератора. В ту долю секунды, когда я видел его за рулём, он смотрел прямо на меня, выпучив глаза с загадочно ожесточённым выражением.
И я мог бы поклясться, что он был с наушником, какой можно купить для мобильного телефона.
Покушение? Это не имело смысла. Слишком ненадёжно. Слишком безрассудно.
Или кто-то хотел меня демаскировать?
Но для чего?
И Бриджит хочет встретиться со мной…
Я почувствовал, что ничего не понимаю из того, что здесь происходит.
12
Человеческая потребность в игре и шутке не была бы столь велика, если бы не была основана на природной потребности. Есть большая разница в том, расслабляешь ты привязь или распускаешь её совсем.
Сенека. О душевном спокойствии
Снимая повязки, я невольно вспомнил о докторе О'Ши и о том, что он никогда уже не будет перевязывать меня, а ещё я вспомнил самую первую повязку, которую у меня снимали в состоянии превращения в киборга. Скромная повязка из белого бинта на левом мизинце, но снимать её собралось четверо врачей, и вид у них был такой напряжённый, будто с минуты на минуту перед ними ожидалось явление восьмого чуда света.
Но когда марлю сняли, под ней не оказалось ничего, кроме моего прежнего мизинца, и вид он имел такой же, как и раньше. На какой-то момент я даже забеспокоился, не разочарует ли он их, этих четверых мужчин в белых халатах, но они, наоборот, как оказалось, были в восторге. Не мог бы я его согнуть, мой мизинчик? Спасибо, а теперь снова разогнуть – нет ли какого-нибудь незнакомого ощущения? Нет? Чудесно. Великолепно. Дуэйн, вы просто гигант.
Естественно, мой мизинец ощущался чуточку иначе, но я отнёс это на счёт того, что всё-таки несколько дней он находился в толстой повязке и я не должен был к нему прикасаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94