– Понятия не имею, – ответил я устало, поскольку мне не пришло в голову никакого убедительного объяснения.
– Всё это мне вообще не нравится, – сказал Рейли.
– Вы напрасно тревожитесь, Джордж, поверьте, – уверял я его. Такой тон иногда помогал, только бы не перегнуть палку. – Я бы сразу дал вам знать, если бы ситуация как-то касалась вопроса безопасности, вы это знаете.
Рейли задумчиво хмыкнул. Наконец-то.
– Я здесь, на месте происшествия. Кто ещё может судить о реальном положении дел, если не я? Какой-нибудь начинающий аналитик из ЦРУ, который хочет доказать то, что выгодно ему?
– Учтите, эта линия не защищена от прослушки, – нервно напомнил Рейли. – Кстати, и это мне тоже не нравится.
– Ну, хорошо. Джордж, я предлагаю вам сейчас пойти в постель. Я вам обещаю, что в ближайшие дни буду стеречь дом, насколько удастся, и тотчас позвоню вам, если мне захочется уехать. О'кей?
Какое-то время в трансатлантическом кабеле многозначительно гудело, потом он устало сказал:
– О'кей. Так и поступим. Берегите себя, мой мальчик.
– Спокойной ночи, Джордж.
Наконец он положил трубку. Я приник к крану с водой, не выпуская из рук трубку, и пил, пока не заполнился до краёв. Потом я снова скользнул в спальню, по дороге положив трубку, и снова упал на сырые от пота простыни.
Руку тогда поднял Габриель Уайтвотер. Я это вспомнил. Я вспомнил также, как это нас впечатлило. Он был наш предводитель, естественный и непререкаемый.
Мы сидели вокруг большого белого стола для заседаний в большом белом конференц-зале, где всегда обсуждались важные моменты проекта, мы, сильнейшие мужчины мира, герои грядущего века, непобедимые, и мы знали, что это ещё не конец, что с нами всё будет развиваться дальше и мы станем еще лучше, еще сильнее, ещё непобедимее.
Это было очень волнующе. Это было интереснее, чем секс. Это было лучшее время нашей жизни.
Напротив нас сидел генерал, широкоплечий, с угловатым лицом – старый добротный продукт военной академии Уэст-Пойнт, – и врач с цианистой кожей курильщика и глазами, которые всегда казались слегка воспалёнными. Генерал скрестил руки на груди и ничего не говорил, лишь разглядывал нас. Врач оглядел нас по очереди и потом сказал:
– Вы, как я слышал, уже можете составить вполне сносную конкуренцию супермену.
Мы весело переглянулись. Накануне мы в присутствии врачебной команды побили все мировые рекорды в прыжках в длину, высоту и в метании молота, нисколько при этом не напрягаясь.
– Да кто он такой, этот супермен! – нахально заявил один из нас.
Со всех сторон раздался грубый гладиаторский смех.
– Мы, собственно, только того и ждём, когда же с нас, наконец, снимут мерку, – ухмыльнулся другой. – Я имею в виду, пора бы нам уже и получить наши крутые облегающие комбинезоны.
– С кепкой, пожалуйста, – дополнил третий. – Я категорически настаиваю на кепке.
Доктор поднял руку.
– Момент. Я сказал «сносную конкуренцию». Для комбинезона этого ещё маловато. Не говоря уже о кепке. – Он подождал, пока мы утихомиримся. – Поскольку супермен может предложить то, чего вам пока что ощутимо недостаёт.
– Тепловидения, – предположил один.
– Рентгеновидения, – подхватил другой.
– Вроде того, – подтвердил врач в белом халате и достал из кармана маленькую коробочку, обтянутую синей кожей, с виду почти такую, в каких романтические герои фильмов предлагают женщине своей мечты обручальное кольцо. Он поставил её перед нами на стол. – На самом деле мы можем говорить о телескопическом зрении, об увеличении, об усилении остаточного света и инфракрасном видении.
Он раскрыл коробочку. На красном бархате, уставившись на нас, покоился глаз.
Мы перестали дышать.
Доктор вынул его и поднял вверх.
– Один из компактнейших и могущественнейших приборов, какие только были созданы человеком. Чудо техники и микроминиатюризации. Целая пригоршня хай-тека. Одно только техническое описание его составляет семь объёмистых томов, и, между нами, его стоимость составляет сорок восемь миллионов долларов. Если на то пошло, этот маленький камушек – самый дорогой ювелирный предмет в мире. – Он положил на гладкую столешницу эту штуку, безжизненно уставившуюся на нас, и крутанул её, как волчок рулетки. – На кого покажет? Кто хочет себе такой?
Мы всё ещё не дышали. Мы ещё не осознали, что означали слова доктора в логической последовательности.
И тут мы услышали низкий бас Габриеля.
– Я, – сказал он.
Мы повернули головы и увидели, что он поднял руку не раздумывая.
Только много позже мне пришло в голову, что радужная оболочка имплантата была в точности такой же чёрной, как глаза Габриеля.
Какой странный свет, подумал я, просыпаясь. Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что так выглядит моя спальня после полудня. И потребовалось очень много времени, чтобы я вспомнил, что сегодня должен идти на почту. Время кормёжки для хищных зверей.
Я выбрался из кровати и нырнул в ванную. После короткого и неудобного из-за моих забинтованных рук душа я заглянул под повязки и решил: пусть пока всё остаётся как есть. Если надеть рубашку, скрывающую забинтованное предплечье, то перевязанные пальцы почти не бросаются в глаза. Если повезёт, никто не будет приставать с расспросами.
Гораздо хуже выглядело моё лицо. Кожа под глазами была усеяна мелкими чёрными зёрнышками. Они отвалились, когда я их потёр. Я стал разглядывать кончики пальцев и понял, что это была засохшая кровь: крохотные точечные кровотечения, следствия деятельности турбо-сердца и того, что моё кровообращение было приведено в нечеловеческий режим. Я припомнил, что нам как-то упоминали об этом как о возможном побочном эффекте, но лишь между прочим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94