Затем он опустил мои руки вниз, пока они не стали указывать на оранжевые и
черные мрачные тучи над горизонтом на западе. Он растопырил мои пальцы
подобно вееру и велел мне не сгибать их. Это было рещающей важностью,
чтобы я сохранял свои пальцы растопыренными, потому что, если я закрою их,
я не смогу попросить сумерки о силе и спокойствии, но буду угрожать им. Он
также корректировал мой бег. Он сказал, что он должен быть спокойным и
однообразным, как будто бы я действительно бежал к сумеркам с протянутыми
руками.
Я не мог заснуть в течение этой ночи. Несмотря на успокаивание меня,
сумерки, как будто, возбудили во мне бешенство.
- У меня так много еще незаконченных вещей в моей жизни, - сказал я.
- Так много неразрешенных вещей.
Дон Хуан хихикнул мягко.
- Ничто в мире не закончено, - сказал он. - ничто не кончено, однако
ничто не является неразрешенным. Иди спать.
Слова дона Хуана были успокаивающими.
Около десяти часов на следующее утро дон Хуан дал мне что-то поесть,
и затем мы отправились в путь. Он прошептал, что мы должны подойти к
женщине около полудня, или перед полуднем, если возможно. Он сказал, что
идеальным временем были ранние часы дня, потому что ведьма всегда имеет
меньше силы и меньше знает утром, но она всегда охраняет свой дом в эти
часы. Я не задавал никаких вопросов. Он направил меня к шоссе, и в
определенном месте он велел мне остановить и поставить машину сбоку от
дороги. Он сказал, что мы должны ждать здесь.
Я посмотрел на свои часы - было пять минут одиннадцатого. Я
непрерывно зевал. Я был в действительности сонный; мой ум бесцельно
блуждал.
Внезапно дон Хуан выпрямился и толкнул меня. Я вскочил на своем
сиденьи.
- Она здесь! - сказал он.
Я увидел женщину, идущую к шоссе по краю вспаханного поля. Она несла
корзину, закрепленную петлей в своей правой руке. До этого времени я не
замечал, что мы остановились поблизости от перекрестка. Две узкие тропинки
проходили параллельно обеим сторонам шоссе; очевидно, люди, которые
использовали эту тропу, должны были пересекать мощеную дорогу.
Когда женщина была еще на грунтовой дороге, дон Хуан велел мне выйти
из машины.
- Теперь делай это, - сказал он твердо.
Я повиновался ему. Женщина была почти на шоссе. Я побежал и догнал
ее. Я был так близко к ней, что я чувствовал ее одежду на своем лице. Я
вынул кабанье копыто из-под своей рубашки и поразил ее им. Я не
почувствовал никакого сопротивления к тупому предмету, который я держал в
своей руке. Я видел быстро мелькнувшую тень перед собой, подобно портьере;
моя голова повернулась направо, и я увидел женщину, стоявшую в пятидесяти
футах от меня на противоположной стороне дороги. Она была красивой,
молодой и темной, с сильным приземистым телом. Она улыбнулась мне. Ее зубы
были белыми и крупными, а ее улыбка была спокойной. Она полузакрыла свои
глаза, как будто чтобы предохранить их от ветра. Она все еще держала свою
корзину, закрепленную петлей на своей правой руке.
Тогда у меня наступил момент полного замешательства. Я обернулся и
посмотрел на дона Хуана. Он делал неистовые жесты, чтобы позвать меня
назад. Я побежал. Трое или четверо мужчин второпях приблизились ко мне. Я
вскочил в свою машину и дал скорость в противоположном направлении.
Я пытался спросить дона Хуана о том, что случилось, но я не мог
говорить; мои уши лопались от потрясающего напряжения; я чувствовал, что
задыхался. Он, казалось, был удовлетворен и начал смеяться. Моя неудача
как будто не беспокоила его. Мои руки на рулевом колесе были такими
тяжелыми, что я не мог двинуть ими; они были застывшими; мои руки были
негнущимися и такими же были мои ноги. Фактически, я не мог оторвать свою
ногу от педали газа.
Дон Хуан похлопал меня по спине и селел мне расслабиться. Мало-помалу
давление в моих ушах ослабло.
- Что случилосб там? - наконец спросил я.
Он захохотал, как ребенок, не отвечая. Затем он спросил меня, не
заметил ли я способ, которым женщина перемахнула дорогу. Он восхищался ее
превосходной скоростью. Разговор дона Хуана казался таким неуместным, что
я не мог в действительности следовать ему. Он восхищался женщиной! Он
сказал, что ее сила была безупречной и что она была безжалостным врагом.
Я спросил дона Хуана, помнил ли он о моей неудаче. Я был искренне
удивлен и раздосадован переменой его настроения. Он, казалось, был
действительно рад.
Он велел мне остановиться. Я остановился на обочине дороги. Он
положил свою руку на мое плечо и проницательно посмотрел в мои глаза.
- Все, что я делал сегодня с тобой, было хитростью, - сказал он
прямо. - Существует правило, что человек знания должен обманывать своего
ученика. Сегодня я обманул тебя и обманом заставил учиться.
Я был ошеломлен. Я не мог собрать свои мысли. Дон Хуан объяснил, что
все затруднительное положение с женщиной было хитростью; что она никогда
не была угрозой ему; и что его задачей было ввести меня в испытание с ней
при специфических условиях непринужденности и силы, которые я переживал,
когда пытался пронзить ее. Он похвалил мою решимость и назвал ее актом
силы, который продемонстрировал женщине, что я был способен на большое
усилие. Дон Хуан сказал, что, даже хотя я и не сознавал этого, все, что я
делал, должно было показать меня в выгодном свете перед ней.
- Ты никогда не мог коснуться ее, - сказал он. - но ты показал ей
свои когти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95