Кто-то испортил портреты. Забавные бороды и усы были нарисованы у тех, у кого их до этого не было, даже у женщин. Кто-то желтой, розовой и красной краской добавил цвета в мрачные черно-белые тона. На некоторых лицах щеки были усеяны пятнышками, словно они оказались жертвами кори. Кое-кому были подрисованы очки, а одной из женщин было подрисовано зеленое кольцо, продетое в ее тонкий нос.
– Это работа Шарлотты, – объяснил Лютер. – Она решила, что они выглядят слишком печальными и рассерженными. Эмили наверняка просто в гробу переворачивается, – добавил он, беззубо улыбаясь.
– Я была здесь раньше один раз, но этого не помню, – сказала я.
– Вот здорово! – воскликнул Джефферсон. – Я тоже хочу. Можно?
– Спроси Шарлотту. У нее десятки таких портретов на чердаке, которые она хотела переделать, – ответил Лютер и хихикнул.
– Где тетя Шарлотта? – спросила я.
– О, она где-нибудь здесь. Вышивает или переделывает что-нибудь в доме. Направо, проходите в гостиную. Устраивайтесь как дома, а я поищу Шарлотту. Это что, весь ваш багаж? – Он вопросительно взглянул на Гейвина.
– Да, сэр.
– Наши вещи украли, когда мы были в Нью-Йорке на автовокзале, – объяснила я.
– Вот как? Нью-Йорк. Я слышал, что подобное там случается. Вас там могут убить или ограбить сразу, как только вы приедете туда, – кивнул Лютер.
– Это может случиться, где угодно, если вы не следите за вещами, – печально признала я.
Мы пошли дальше по коридору. Дом показался мне даже больше, чем в прошлый приезд. Нам нами висели незажженные канделябры, их хрустальные подвески, в тусклом свете керосиновых ламп и свечей больше походили на льдинки.
Мы повернули и вошли в первую дверь, на которую указал Лютер. Там были зажжены две керосиновые лампы: одна – на небольшом круглом столе, а другая – на темном журнальном столике возле дивана. Лютер прошел направо и зажег еще одну лампу возле книжного шкафа.
– Отдохните тут немного, – сказал он и быстро вышел.
Мы огляделись. Длинный полукруглый диван был застелен старинным лоскутным одеялом. Такого старого я еще никогда не видела. Казалось, тысячи ковриков, лоскутков, кусочков полотенец беспорядочно были сшиты вместе. Тоже самое можно было сказать и про накидки на стуле напротив.
На некоторых стенках я узнала вышивки, сделанные тетей Шарлоттой. Это были изображения деревьев и детей, домашних и лесных животных. Все они висели как попало, словно тетя Шарлотта просто прошлась по комнате и прилепила их там, где только было свободное место. То там, то здесь среди ее работ показались старые картины с сельскими видами, домами и опять – предками.
– Посмотрите сюда! – закричал Джефферсон, указывая в ближайший правый угол.
Там стояли старинные часы, но поверх цифр тетя Шарлотта нарисовала и приклеила изображения различных птиц. Цифра «двенадцать» была совой, а «шесть» – курицей. Там были малиновки и синие птицы, воробьи и кардиналы, канарейки и даже попугай. Все они были нарисованы яркими красками.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – спросил вслух Гейвин. Я только пожала плечами.
– Здравствуйте. Привет, привет, привет, – услышали мы за спинами веселый голос и повернулись, чтобы поздороваться с тетей Шарлоттой.
На ней было надето нечто, напоминающее мешок, расшитый разноцветными лентами. Она была коренастой и полной, такой, какой я ее помнила. Шарлотта до сих пор заплетала свои седые волосы в две косички, причем в одну был вплетен желтый бант, а в другую – оранжевый. Несмотря на морщины, у нее была детская улыбка и добрые большие голубые глаза, которые светились восторгом школьницы. Вместо туфель у нее на ногах были мужские коричневые шлепанцы с белой полоской по бокам и белым кружком наверху, возле большого пальца.
– Здравствуйте, тетя Шарлотта, – сказала я. – Вы меня помните?
– Конечно, – улыбнулась она. – Ты та малышка, которая здесь родилась. А теперь приехала в гости. Я так рада. К нам так давно никто не приезжал. Эмили ненавидела гостей. Если кто-нибудь приезжал к нам, она всегда говорила, что мы слишком заняты или у нас нет места.
– Нет места? – недоверчиво переспросил Гейвин. Тетя Шарлотта наклонилась к нему и зашептала:
– Эмили врала, но она не считала, что это плохо. Теперь она лежит в холодной могиле, правда, Лютер?
– Очень холодной, – подтвердил он.
– А теперь, – продолжала Шарлотта. – Мы должны найти тебе лучшую комнату, а потом сможем болтать и болтать до бесконечности, пока горло не охрипнет.
– Они, наверное, хотят есть и пить после такого длинного путешествия, – догадался Лютер. – Я приготовлю что-нибудь, а ты отведешь их наверх, Шарлотта.
– Хорошо, – кивнула она и хлопнула в ладоши. – Идемте со мной.
Она направилась к лестнице, а Лютер шагнул к нам.
– Я не рассказал ей, что ты говорила мне о своих родителях. Ты сможешь ей все объяснить, когда спустишься в кухню. Я так любил твою маму, – добавил он. – Она на самом деле хорошо с нами обращалась.
– Спасибо, Лютер, – сказала я, и мы поспешили, чтобы не отстать от Шарлотты, которая шагала и шагала, не замечая, что нас рядом нет.
– Лютер говорит, что нам придется выполнять то, что хотела бы от нас и Эмили, например, не пользоваться долго электричеством, а то это обходится очень дорого, – предупредила Шарлотта. – У нас такой большой дом. Но керосиновые лампы и свечи жгите сколько угодно. Только нужно всегда помнить, что их все время нужно заправлять. Я терпеть этого не могу. А вы? – спросила она, останавливаясь.
– В Катлерз Коув у нас нет таких ламп, – произнесла я.
– О, – заметила она Джефферсона. – Привет. Я забыла, как тебя зовут.
– Я Джефферсон, – представился он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118