— В голосе ее зазвенела такая надежда, что он испугался следующих ее слов: она ведь может сказать лишнее. Она сказала:— А я была ужасна.— Нет, ничего подобного. Ты была чудо как хороша.— Я слова из себя не могла выдавить, а когда все же выжимала что-то, это были гадкие, злые вещи.— Все было отлично.— У меня в голове все путалось, мне было так стыдно. Я предала Ричарда, а потом предала тебя. А ведь вы оба на меня рассчитывали.— Даже слишком.Ее молчание снова заполнилось шелестом, и у него было такое чувство, будто он выплескивает слова в пропасть, в пустоту.— Салли. Послушай. Я рад, что он знает. Я рад, что ты сказала ему. Теперь все позади и все в порядке. Но мы теперь должны быть лучше других — ты и я. Мы просим Ричарда, Руфь и детей об огромной жертве, и отплатить им мы можем, только если будем лучше других до конца своих дней. Поняла?— Да. — Она шмыгнула носом.— Ты мне веришь?— По-моему, да. Я сама не знаю, что делаю. Только что съела целую миску салата, который приготовила к сегодняшнему ужину. Мы забыли поесть, и муж ушел голодный.— Ты сумеешь лечь и заснуть? У тебя есть таблетки?— Да. У меня есть таблетки. Ничего со мной не случится.В голосе ее зазвучали злые нотки. Он спросил:— Ты хочешь, чтоб я приехал?— Нет. Дети взбудоражатся. Теодора до сих пор не спит.— Бедная крошка. А когда придет Джози?— Завтра утром. Что мне ей сказать?— Не знаю. Ничего? Правду? Мне кажется, это должно меньше всего тебя волновать.— Ты прав, Джерри. Ты всегда прав. Ты прими на себя заботу о Руфи, а я приму таблетку.— По-моему, это сейчас самое правильное.— Ложись снова спать. Извини, что побеспокоила. Он ждал от нее извинения. Он сказал:— Не смеши. Я рад, что ты позвонила. Конечно же, рад.— Спокойной ночи, Джерри.— Спокойной ночи. Ты грандиозна. — Не мог он заставить себя сказать, зная, что Руфь слушает: “Я люблю тебя”.Когда он вернулся в постель, Руфь спросила:— Чего она хотела?— Утешения. Ричард уехал.— Среди ночи?— Видимо.— Что ж… молодец.— Чем же он молодец? Тем, что оставил женщину в полной растерянности? Мерзавец.— А еще что она говорила?— Ей было неприятно, что я здесь, а не в коттедже. Она, видимо, ожидала, что я высажу тебя, а сам поеду туда. — Джерри мучило то, что Руфь сказала “молодец”, явно намекая на его пассивность. — Я должен был так поступить? — спросил он. — Значит, чтобы завоевать твое уважение, надо встать, одеться и уйти из дома, как Ричард?— Поступай, как знаешь. А какой у нее был голос?— Благодарю, несчастный.— С чего бы это? Ведь она получила то, что хотела.— Ты так думаешь? Мне кажется, она сама не знает, чего хочет, — теперь, когда она это получила.— Повтори еще раз.— Нет. Я сейчас буду спать. У меня какое-то странное ощущение, — сказал он, пускаясь в очередную фантазию, за что его так ценили в студии рекламы, — будто я — Северная Африка и ноги у меня — Египет, а голова — Марокко. И весь я — сплошной песок.Когда телефон снова разбудил его, он проснулся с чувством вины, так как видел во сне не свою “ситуацию” — не Салли, или Ричарда, или Руфь, а далекие уголки своего детства: горку на площадке для игр, которую натирают вощеной бумагой, чтобы скатываться быстрее, две потрепанные коробки с настольным хоккеем; кусок затоптанной травы за киоском, где дети постарше обменивались невообразимыми секретами, осыпая землю окурками “Олд голд”, — то прошлое, тот рай, где ты не волен ничего выбирать. Он пошел, спотыкаясь, заткнуть телефонный звонок — понимая, что повторяется, что сам обрек себя на бесконечное повторение, совершив этот грех, который свинцовой тяжестью давил ему на диафрагму. Звонила снова Салли, Салли; голос у нее обладал центробежной силой, и слова разлетались во всех направлениях — ей было унизительно снова звонить ему, она говорила задыхаясь, прерывисто.— Эй! Джерри? Если я тебя кое о чем спрошу, ты мне скажешь по-честному?— Конечно. Ты приняла таблетку?— Только что приняла и решила позвонить тебе, пока она не подействовала. Хотелось услышать твой голос, прежде чем отключусь. Не будешь на меня сердиться?— Почему я должен на тебя сердиться? Я чувствую себя ужасно от того, что нахожусь далеко. Ричард не вернулся?— Нет и не вернется. — Салли произнесла это как-то по-старомодному, чуть в нос: так соседки когда-то выговаривали ему за то, что он топчет траву на их лужайках.— Спрашивай же, — сказал он.— Ты не сердишься, что я ему сказала?— Об этом ты и хотела меня спросить?— Вроде бы.— Нет, не сержусь, конечно, нет. Я-то ведь сказал еще несколько месяцев тому назад, так что тебе за мной не угнаться.— Ты все-таки сердишься, — сказала она. — Я так и подумала, еще когда раньше тебе звонила, что ты сердишься.— Я немножко дохлый, — признался он. — Завтра буду в форме. По-моему, ты очень храбрая и достаточно долго все скрывала, и я очень тебе признателен. Ты дала мне большую фору. В конце-то концов ведь он сам обнаружил телефонные счета.— Да, но я умела нагнать туману кое в чем и похуже. Я просто очень устала. Кстати, Джерри! Знаешь, что еще случилось? Это в самом деле ужасно.— Что еще, солнышко?— Ты меня возненавидишь.Ему надоело говорить “нет”, и он промолчал.Тогда она сказала:— Я солгала ему. Я ему сказала, что мы никогда…— Что — никогда?— Я сказала, что мы никогда не спали у нас в доме. Я подумала, что это было бы слишком ужасно при его самолюбии. Ну, разве не глупо?— Нет, не глупо.— Я сумасшедшая?— Нет.— Пожалуйста, не говори ему. Если мы все пойдем в суд, там я признаюсь, но только ты, пожалуйста, ему не говори. Это ведь не твой дом, Джерри. — Таблетка начала действовать, и она говорила как-то странно.— А зачем, собственно, мне это нужно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95