Они расплатились с ней, и она сказала:— Тут одна женщина из индепендентской церкви заходила насчет каких-то объявлений.— О Господи, — сказала Руфь. — Я совсем забыла. Ведь их следовало сделать к субботе.— Эти люди начинают просто тиранить тебя, — сказал Джерри, и, обращаясь к миссис О., спросил:— Вы в пальто? — Женщина молча покачала головой; лицо у нее было красное, и, выходя на крыльцо, она приложила платок к глазам.Закрывая за нею дверь, Руфь сказала:— Бедняжка. Интересно, много ли она знает?— А почему, собственно, она должна знать?— Она ведь из нашего городка, Джерри. А весь городок знает, что у нас дело худо. Я все лето замечала это по лицам мальчишек у Гристеда.— Хм. Мне, например, не казалось, что у нас дело худо. У меня — да, и у тебя — тоже, но не у нас.— Пошли спать. Или ты уезжаешь в свой коттедж?— Я не в состоянии. Хочешь молока?— А ты?— Если ты сделаешь тосты.— О, конечно. Почему бы и нет. Который теперь час?— Десять минут второго.— Так рано? Удивительно. Мне казалось, мы провели там целую жизнь.— Может, позвонить? — спросил Джерри. — Ты думаешь, с ней все с порядке?— Она ведь сама так хотела, оставь ее в покое.— Она казалась такой жалкой.— Это ее поза.— Нет, я никогда еще не видел ее такой. У меня было ощущение, что вот мы сидим, трое разумных людей, и обсуждаем участь прелестного… ребенка.— Хлеб подрумянился. Будешь намазывать маслом? Это твой тост.А ему не терпелось говорить о Салли и о минувшем вечере со всеми его сложными перипетиями; ему необходимо было вслух перебрать все подробности и узнать мнение Руфи о них. Но она не стала слушать и пошла наверх. В холодной спальне все невысказанное комом сдавило ему грудь, дыхание стало прерывистым.— Сукин сын, — еле выдохнул он, — я же оставил ингалятор там, в коттедже.— А ты расслабься, — сказала Руфь далеким певучим голосом. — Распустись, ни о чем не думай.— Холодно… здесь наверху, — сказал он. — Почему мы живем в таком вшивом доме?— Залезай под одеяло, — сказала она, — тут славно, тепло, дыши неглубоко, не думай о своих легких.— Мои бедные… дети, — сказал он. Постель, когда он залез в нее, показалась ему ловушкой: стоит лечь ничком — и задохнешься. Руфь выключила свет — последнюю лампочку в доме. В окне сквозь плотное кружево вяза просвечивали звезды, и, глядя на них, Джерри постепенно вновь обрел дыхание. Руфь залезла в постель с другой стороны и, прижавшись к нему, положила руку ему на грудь. Окутанный медленно нараставшим теплом — теплом, которым он наслаждался последний раз в вечности, — Джерри почувствовал, как грудь его расширяется; ноги и руки расслабились, напряжение вытекло из них; стена в легких постепенно рушилась под напором каждого вздоха. Тело Руфи рядом было крепкое, упругое, сонное. — Мне очень жаль, — вслух произнес он, — но, наверное, так правильно. — Эта фраза, обретшая плоть благодаря его голосу, казалось, повторялась без конца, как отражение в двойном зеркале, как дни, как дыхание. Он открыл глаза. Кресты оконных переплетов застывшими благословениями оберегали его в ночи; в легких его установилось безбрежное царство мира и покоя. И в эту чудесную страну он не спеша, лениво вступил.
Телефон дребезжал и дребезжал в верхнем холле — казалось, будто прорвало трубу и мрак наполнился кипящей пеной.— О Господи, — произнесла Руфь.Они с Джерри давно уговорились, что раз утром она встает вместе с детьми, то всеми ночными происшествиями занимается он. Он выбросил тело из теплой норы, где оно нашло избавление, — судя по тому, каких усилий ему стоило встать, он понял, что лишь недавно заснул. Ведь первый сон — самый глубокий. Ноги его и лицо были словно покрыты пылью. Он снял трубку на четвертом звонке, оборвав его на середине. Скрипнула кровать под кем-то из детей.— Алло?— Джерри? Это я. — Голос Салли звучал немыслимо близко — так комета нависает над землей, хоть в находится на расстоянии миллионов миль.— Привет:— Ты спал?— Вроде бы. Который час?— Извини. Я не думала, что ты сможешь заснуть.— Я и сам не думал.— Я позвонила тебе в коттедж, но ты не отвечал. Мне стало очень больно.— Вот как? А мне и в голову не пришло поехать туда. К чему — теперь ведь все решено.— Разве? А как Руфь?— Спит.— Ничего подобного! — послышался из постели голос Руфи. — Скажи ей, чтоб не занимала мой телефон!— А ты как? — спросил у Салли Джерри.— Не очень хорошо.— Нет? А где Ричард?— Уехал. Наверное, я тебе потому и звоню, чтоб это сообщить. Ричард ушел из дома. Сказал, что не может больше выносить меня ни минуты, и хлопнул дверью. Даже чемодана не взял. Он обозвал меня проституткой. — Голос у нее прервался, и в трубке зашелестело от слез. Скрипнула еще чья-то кровать. Неужели все дети не спят?— Он тебя бил?— Нет. Но пусть бы и побил — мне все равно.— Что ж, все складывается хорошо, верно? Разве не лучше, что он ушел? Ты сможешь заснуть?— Гореть мне в аду за то, что я сделала этому человеку.Джерри перенес тяжесть тела на другую ногу и постарался говорить так, чтобы Руфь не могла слышать каждое слово: уж очень слова были нелепые.— Никто не будет гореть в аду, — зашептал он Салли. — Меньше всего — ты. Ты не виновата в том, что так получилось: ты же пыталась отвадить меня. Верно?— В-вроде бы. Но мне следовало настоять на своем. А я не хотела тебя отваживать и не хотела на тебя давить. Скажешь мне одну вещь?— Конечно.— Скажешь по-честному?— Да.— Ты считаешь, что я на тебя давлю?— Конечно, нет.— Я вовсе не хотела говорить ему все, но стоило начать, и я уже не могла остановиться. Он заставил меня все выложить: он куда умнее, чем ты думаешь.— Я считаю его очень умным. Он мне даже понравился сегодня.— В самом деле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95