Проходили недели — Конанты с Матиасами не встречались.Руфь чувствовала себя обманутой. Она ждала поражения за наспех возведенными ею непрочными стенами, а поражения не последовало из-за ее же слез и слез сына — интересно, где та правильная шкала, по которой слезы ребенка весят больше, чем слезы взрослого мужчины? Джерри уронил себя, не сделав того шага, на который толкала его сила собственного несчастья. Руфь обнаружила в его машине карманное издание книги “Дети разведенных”. Он пытался установить, чего может стоить поступок, не поддающийся измерению: если Джоанна, Чарли и Джоффри прольют каждый по кварте слез, он останется; если же лишь по пинте — он уйдет. Если будет семь шансов из десяти, что Руфь снова выйдет замуж, — он уйдет; если же меньше, чем пятьдесят на пятьдесят, — он останется. Это было унизительно: мужчина не должен жить с женщиной из жалости, а если он все-таки живет, то не должен ей об этом говорить. Джерри и не говорил, но не говорил и другого, вернее — неоднократно и то и другое говорил. Подробности утрачивали значение — Руфь едва его слушала, улавливая из потока слов лишь, то, что ничего не утряслось, кульминации не было, он не успокоился, он все еще влюблен, и хотя Салли потеряна для него, она продолжает жить в нем прочнее, чем когда-либо, все это не кончено, Джерри не удовлетворен, жена подвела его — подвела, не сумела по своей нескладности даже умереть, во всем виновата она одна, и никогда ей не знать покоя. Каждый вечер, возвращаясь с работы, он с надеждой спрашивал:— Ничего не произошло?— Нет.— Никто не звонил, не заходил?— А ты ждешь звонка?— Нет.— Так в чем же дело?Он начинал просматривать дневную почту.Она спрашивала:— Как ты себя чувствуешь?— О'кей. Отлично.— Нет, правда.— Устал.— Физически устал?— В итоге — да, конечно.— Устал жить со мной?— Я бы так не сказал.— От того, что живешь без нее?— Да нет. Я ведь никогда не был уверен, что мне понравится с ней жить. У нее могла появиться привычка мной командовать.— Тогда что же тебя гложет? Страдать вот так, молча — ничего хуже нет. Мне, например, кажется, что я теряю рассудок.— Глупости. Ты самая здравая женщина, какую я знаю.— Была самая здравая женщина, какую ты знал. “Ничего не произошло?” Всякий раз, когда ты меня об этом спрашиваешь, мне хочется схватить тарелку и швырнуть об пол, хочется пробить кулаком эти стекла. Чего ты ждешь, что должно произойти?— Не знаю. Ничего. Наверное, жду, чтобы она сделала какой-то шаг. Но что она может сделать?Руфь пересекла комнату и схватила было его за плечи, словно намеревалась встряхнуть, но тут же разжала пальцы: плечи у него оказались такие тощие.— Неужели ты не понимаешь? Ты покончил с ней. Покончил.Джерри смотрел куда-то поверх ее головы, сквозь ее волосы.— Этого не может быть. — Он говорил, еле ворочая языком, точно сомнамбула. — Нельзя так быстро перейти от наполненности к пустоте.— Прошу тебя, сосредоточься, — сказала она, пытаясь встряхнуть его, как ребенка, но он оказался слишком большой, и она встряхнула только себя. — Женщины зависят от мужчин. Она любила тебя, но ты не оправдал ее надежд, и теперь она вынуждена держаться за Ричарда. Ей нужен Ричард. У нее дети от Ричарда. Ты не должен больше вмешиваться в их жизнь.— Она попытается теперь завести роман с кем-нибудь другим, чтоб выбраться из своего брака.— Ну и ладно, пусть. Ты не имеешь на нее никаких прав, Джерри.— Чьи-то надежды я должен был не оправдать. Либо ее, либо твои и наших детей.— Я знаю. Не растравляй себя. Я знаю: если б выбор был между нею и только мной, ты бы не колебался.— Не правда. Колебался бы.— Очень смешно. Зачем, ты говоришь это? Зачем утруждаешь себя?— Из уважения к тебе, — сказал он, — я пытаюсь говорить правду.— Ну, так прекрати. Это уже не уважение, Я не хочу больше слышать правду. Что ты делаешь со мной, Джерри?— Ничего я с тобой не делаю. Продолжаю оставаться твоим мужем.— Ты же перестал спать со мной. Это тебе известно?— Я думал, ты будешь только рада.— Почему же я должна радоваться?— Мне казалось, ты не любишь этим заниматься.— Конечно, люблю.— Ты всегда поворачиваешься ко мне спиной.— Не всегда.— Тогда сегодня давай спать вместе.— Нет. Все равно перед тобой будет она. В твоих мыслях будет она. Это слишком унизительно.— Так чего же ты от меня хочешь?— Перестань думать о ней!— Не могу.— Тогда постарайся, чтоб я этого не замечала. Думай о ней в Нью-Йорке. Думай на пляже. А когда ты со мной дома, — думай обо мне. И если хочешь спать со мной, то чтоб я чувствовала, что именно со мной. Лги мне. Соблазняй меня.— Ты ведь моя жена. Мне нет нужды тебя соблазнять.— Сделай меня своей женой. Обними. Обними меня.Она прижалась к нему, но руки его висели как плети.— Послушай, Руфь, — сказал Джерри. — Бедная Руфь. Я же с тобой. Я думал, ты будешь счастлива. Неужели ты не счастлива?— Нет, я боюсь.— Ты никогда ничего не боялась.— Меня тошнит.— В прямом смысле слова?— Нет еще.— Тогда как же?— Позволь мне кое в чем тебе признаться. В ту субботу, когда ты отправился стричься, не сказав мне, и пропадал всю вторую половину дня, я то и дело смотрела в окно — отчетливо помню каждый листик на вязе — и около половины шестого подумала: “Он ушел. Он бросил меня”. И почувствовала облегчение.Он, наконец, прижал ее к себе, и в слиянии их тел было тепло, но Руфь не могла полностью отдаться ему, потому что в объятиях Джерри чувствовала что-то недоброе, как в силе земного притяжения: ему доставляло удовольствие то, что она пошатнулась, что разум отказывает ей.Она сама перестала себя понимать: грань между ее восприятием и чувствами перестала быть четкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95