«Дальше нет пути.Здесь твой предел. Здесь край цивилизаций.Построй амбар и дом, зерно расти.Здесь сытый рай ты можешь обрести.Лишь укрепи границу у акаций».Но глас в ночи рождался, как порыв:«Неведомое скрыто за пределом…»Как совесть, слаб, но властен был призыв:«Отправься в путь, раба в себе изжив.Преодоленью быть твоим уделом».Так дней лихих открылась череда…Коня и груз я потерял в дороге,Не раз еще ждала меня беда,И удалялась горная гряда,Но, изнуренный, встал я на пороге.И марш за маршем брал я высоту,Глотку воды, пучку травы был рад я —Но все ж презрел запретную черту.Я вызнал тайну, я догнал мечту,И горный воздух стал моей наградой.Вот ваши крики: «Дальше нет пути!»Для отрицанья пут я избран ныне.Я пересек ухабы и хребты.Мне ветер шепчет: «Это сделал ты!»И Бог один простит мою гордыню. note 1 Note1
Перевод Н.А.Маковец

Он продолжал читать, огонь старой поэмы наполнял его вены своим светом, унося вверх к незнакомым звездам. Он забыл прошлое, столетие раскаяния и грусти, забыл даже о присутствии Лэрри, который не произнося ни звука, во все глаза смотрел на него сквозь скачущие языки пламени. Древний призыв, манивший его к мирам, на которые не ступала нога человека, с того момента, как он впервые обрел свою силу, сейчас звучал в нем подобно музыке. Последняя строфа поэмы слетела с его языка как гимн…Вот ваши крики: «Дальше нет пути!»Для отрицанья пут я избран ныне.Я пересек ухабы и хребты.Мне ветер шепчет: «Это сделал ты!»И Бог простит мою гордыню.Генри медленно приходил в себя после водопада чувств и воспоминаний, вызванных древними словами, и сейчас он ясно видел себя: впервые за сто лет он стоял лицом к лицу с самим собой и видел, что пламя никогда не покидало его. Оно оставалось в нем, все это время, это пламя освещало ему путь вперед, только вперед, всегда вперед к новым мирам. Благородный огонь, так он всегда думал, — но во имя него совершались преступления.— Дульчи, — пробормотал он вслух. — О, Дульчи.Он покачал головой, как человек, стряхивающий остатки сна, и посмотрел на костер.На противоположной стороне сидел ошеломленный Лэрри, по-прежнему не сводя с него глаз. Худощавое молодое лицо его было настолько неподвижным, что, казалось, юноша окаменел.— Это стихотворение, — сказал Генри, — называется «Первопроходец». Старый землянин по имени Редьярд Киплинг написал его еще в 1800 году нашей эры или примерно в то время.— Думаю, я почти понимаю, капитан, — сказал Лэрри.Генри резко засмеялся.— Мальчик, кто из нас что-либо понимает? — проворчал он, и чары, которые связывали двух мужчин на мгновение, рассеялись… Но не совсем, так как Лэрри по-прежнему смотрел на Генри глазами человека, увидевшего, как ожила и обрела плоть легенда.— Капитан… — прошептал Лэрри. — Вы никогда не умрете.— Ложись и поспи, — пробормотал Генри, укладываясь. — На рассвете мы уходим.На рассвете они выбрались через заблокированный проход на холод, под серым ледяным небом.— Ночь была длинной, — сказал Лэрри. — Похоже, что здесь сейчас уже за полдень.Генри дошел до конца долины и посмотрел на снег.— Отпечатки ног и следы гусениц, но сейчас нет никаких следов жизни. Похоже, что они сдались и убрались отсюда.— Что мы теперь будем делать?— Сначала проведем разведку местности, может, где-нибудь поблизости валяются какие-то полезные куски от Боло. Затем отправимся в путь.— Пешком? — посмотрел на него Лэрри. В Панго-Ри? Двенадцать сотен миль.— У тебя есть другие идеи?— Нет, я… — юноша заколебался. — Я подумал, может, нам дать сигнал о помощи. Соберем что-то вроде коммуникатора. Не обязательно экран, любой передатчик сгодится.— Мы ничего не будем делать, — ответил Генри. — Нас могут перехватить не те люди и явиться сюда. Нет, — он покачал головой. — Это исключено. Мы пойдем пешком. Давай осмотрим остатки машины, пока совсем не стемнело, и будем искать след. Ночью мы будем не так заметны.Они прошли по почерневшему снегу, добрались до линии холмов, ступили в район скал и льда.Генри остановился, прислушиваясь и вглядываясь прищуренными глазами в сгущающиеся сумерки.— Возможно, я был слишком оптимистичен, — сказал он.— Оптимистичен? — Худое лицо Лэрри напряглось.— Турбодвигатели! — рявкнул Генри. — Ты слышишь? Здесь мы должны разойтись. Пользуйся компасом, иди на юг, я присоединюсь к тебе, как только собью этих гончих со следа.— Вы хотите сказать, я должен идти один, — в голосе юноши зазвучали панические нотки.Генри кивнул.— Сейчас я жалею, что втравил тебя в это дело, Лэрри. Но ты здесь. Возьми бластер… — он протянул ему оружие. — И помни, я сказал тебе, что сам буду решать свои проблемы. Удачи тебе.— Подождите! Я не могу…— Лучше иди, Лэрри. Расходимся! — он повернулся и быстрым шагом пошел в сторону возвышенности. Сжав бластер в руке, Бартоломью стоял и смотрел ему вслед.Со стороны нависшей карнизом над хребтом плиты послышался шум. На фоне красного вечернего неба возник силуэт крепкого с лохматой головой мужчины. Генри упал на живот. В поле зрения показались контуры низкого гусеничного вездехода. Послышался треск, затем усиленный громкоговорителем голос произнес:— Успокойтесь и будьте умницами, и никто ничего не потеряет. Я вас честно предупреждаю. У меня двадцать человек. А вас всего двое. Так что давайте договоримся: вы по-хорошему сдаетесь, мы с вами по-хорошему обращаемся. Бросьте оружие и вставайте так, чтобы были видны обе руки.Генри сунул руку в накладной карман, достал из него зеленую капсулу. Он проглотил ее, затем вынул из кармана пистолет, отполз немного, прячась за большими каменными глыбами. Раздались грубые голоса. Слева от Генри замигал свет, матовый бело-голубой кинжал, рассекающий густеющие сумерки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45