В толпе начались крики: за священниками показались те, на чью смерть пришли посмотреть. Четверо осужденных были одеты очень просто, как паломники, в простые накидки. Они шли босиком. У троих — одного огромного мужчины и двух женщин — руки были связаны за спиной, тогда как четвертый, юноша, единственный, кто плакал, сжимал в свободных руках полено. Рядом с каждым из осужденных фигура под капюшоном держала молитвенник. Спрятанные под тканью лица наклонялись к пленникам, в тенях шевелились губы. Только мужчина в черном плаще, шагавший рядом с юношей, молчал, держа руку у него на плече.
— Почему он несет полено, отец? Что это означает? — спросила Анна.
— Он раскаялся. Так что он несет хворост. Этого юношу сегодня не сожгут.
А вот и конец процессии — отряд лучников, следовавший за несколькими богато одетыми мужчинами, членами совета. Тем временем головная часть шествия уже достигла ряда солдат, выстроившихся перед местом казни. Те расступились, и стражники и священники разошлись между столбами. Плачущий юноша бросил свое полено, и облаченный в черное утешитель увел его прочь. Остальных осужденных схватили палачи в масках. Они сковали их железными обручами, которые были прибиты к центру столбов. Вокруг каждого столба начали складывать пирамиду поленьев, которые укладывались поверх груды сухого хвороста. Снова зазвучали трубы. Когда их призыв замолк и священники закончили песнопения, ударил барабан. Один удар, два, еще один.
Двое сопровождавших под капюшонами, которые все это время молились рядом с грешниками и увещевали их, теперь отошли и встали позади советников. Третий, находившийся рядом с огромным еретиком, двинулся в противоположную сторону, к жаровне, где ему вручили зажженный факел. Подняв его высоко над головой, он в такт ударам барабана медленно двинулся к первому столбу — к мужчине, от которого он только что отошел и чьи губы продолжали шевелиться в непрестанной молитве. Толпу сковала тишина — настолько глубокая, что на фоне барабанного боя и щелканья шелковых знамен на ветру, на фоне шепота мучеников слышно стало потрескивание пламени.
В ту минуту, когда факельщик сбросил капюшон, Анна схватила Жана за руку и вскрикнула так, словно ее ударили ножом. Ему не удавалось проникнуть взглядом за клубы дыма, отделявшие его от места казни, не удавалось разглядеть то, что увидела дочь. Однако невозможно было не узнать голоса, который зазвучал в следующий миг, — невозможно, хотя Жан и не слышал его уже три года, хотя он и стал ниже и потерял былую тосканскую резкость.
— Взирайте на Божий суд! — крикнул Джанни Ромбо и ткнул факелом в костер.
Эти слова что-то сломали у Жана в груди. Время замедлило свой ход, как всегда бывало в приближении Смерти, но на этот раз Жан не находился в центре водоворота силы, он оказался с края и не мог пропустить его через себя. Мир утратил звуки, и все вокруг происходило очень медленно и безмолвно. Жану Ромбо оставалось только смотреть, как дочь тихо двинулась вперед, мимо него: вот она поднимает одну ногу и ставит ее на землю, поднимает и ставит вторую, ее губы произносят имя, имя, имя ее брата. Как будто имя, даже если выкрикнуть его во весь голос, сможет остановить этот ужас! Жан знал, что в ее мире остались звуки, что сейчас они неистово вырываются из уст толпы, рванувшейся вперед, чтобы лучше видеть происходящее. В том мире руки, которую он поднял — слишком медленно и слишком поздно! — было бы достаточно, чтобы остановить ее. И хотя ему казалось, что Анна еле движется, она вдруг исчезла. Время от времени ее темные волосы мелькали в толпе, через которую она пробивалась.
— Нет!
Жан кричал.
Снова один из Ромбо стоял в самом темном центре этого темного царства, орудие Смерти и ее жертва. Однако что такое было его отчаяние? Лишь жалкий шепот перед лицом огромной грозы, шепот, который был подхвачен ветром и утоплен в реве толпы, вновь зазвучавшем в полную силу. Жан повернулся направо, где к нему пробирался Урия, который словно плыл по морю шапок. Жан повернулся налево и успел увидеть, как Магоннагал достает из-за бочонка дубинку и делает первый шаг в его сторону. Внезапно он понял, что его предали, и повернул назад. Но его дети были впереди, и как раз в этот момент по толпе прокатилась очередная волна, подтолкнув Жана сзади. Перед ним все еще оставался намек на проход, в который нырнула Анна. Жан позволил толпе увлечь себя туда же. И тотчас стоявшие позади него люди затопили проход, словно прилив, прорвавший каменную стену.
— Анна! — закричал Жан. Тщетно.
Каждый следующий шаг давался Анне все труднее: заслон плоти впереди становился все плотнее, но ей необходимо было прорваться сквозь него. Потому что это не ее брат стоял там, наслаждаясь смертью. Это не он сунул факел в костер, не он ударил ножом немца на том перекрестке. Не оставалось сомнений в том, что Джанни одержим дьяволом.
Анне Ромбо надо только заставить толпу расступиться, надо добраться до центра лужайки, окутанной клубами дыма, ей надо быть там, чтобы вырвать демона из души Джанни.
Джанни молился, чтобы ветер вернулся и разогнал дым. Он слышал о том, что еретики часто задыхаются и теряют сознание, что нередко они не сгорают в огне, а коптятся, пока не умрут. Это казалось ему извращением воли Господа, ибо Его воля являла себя только в пламени, знаменовавшем изгнание всего нечистого и поглощение ужасающих грехов ереси. Пламя служило страшным предостережением о том, что ожидает подобных грешников в вечном аду. Джанни собственноручно снял с шеи осужденных мешочки с порохом, которые какой-то подкупленный человек повесил им для того, чтобы их боль быстрее оборвалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173