После него речь дяди стала невнятной, да и говорил он часто какую-то несуразицу — словом, умственные способности очень пострадали.
Люсинда даже вздрогнула, обратившись к столь печальным воспоминаниям. В последние месяцы жизни прислуге приходилось ухаживать за ним, как за младенцем.
— И как давно это было?
— Два года назад.
— И все это время Эмерсон имел полный контроль над имением? Подумать только, сколько же денег он присвоил, если начал воровать еще раньше.
— Должно быть, это то же самое, что привести ребенка-сладкоежку в кондитерский магазин и оставить его там без присмотра. Эмерсон ведь знал, что дядя Герберт не сможет проверить, как он управляет имением и куда тратит деньги, потому что старик был уже не в состоянии спорить с ним.
— И похоже на то, что и никто другой не задавал ему подобных вопросов. Негодяй! — взволнованно отреагировал Прескотт.
— Я и раньше подозревала, что тут творится что-то неладное. Работы, которые нужно было сделать в замке, так и оставались невыполненными. Поля заросли травой. Но я не могла никому сказать об этом.
— Почему?
— А кому бы я сказала?
— Властям для начала, — сказал Прескотт.
— Властям?
— Да. Разве у вас нет шерифа в этих краях? Кого-нибудь назначенного или выбранного людьми для охраны порядка?
На лице Люсинды появилась невеселая улыбка.
— Вы скоро узнаете, что нет никакого значения, есть у нас шериф или его нет, если он ничуть не лучше пустого места. Они с мэром Сент Кеверна проводят большую часть своего времени в деревенской пивной. А что касается «охраны порядка», как вы выразились, то у нас в Сент Кеверне никогда ничего криминального не случается.
— Ничего? Никаких убийств, ограблений или пьяных хулиганов, дерущихся друг с другом на улицах субботним вечером?
— Нет, ничего подобного. Случаются иногда одна-две небольшие ссоры по пустякам между соседями, но ничего более серьезного. Наша деревушка очень мала, и вы, как новый граф, являетесь единственным представителем власти в этом уголке Корнуолла.
— Хорошо, забудьте о Сент Кеверне. Разве не могли вы сказать об этом кому-нибудь в Лондоне?
— Вы имеете в виду адвокатов дяди Герберта?
— Хотя бы и их.
— Это же они как раз и посоветовали дяде нанять управляющего после того, как с ним случился первый удар. К тому же именно они составили документы о принятии Эмерсона на службу, дающие ему право распоряжаться имением по собственному усмотрению. Чем он, как видите, и занимался. Нет, было просто бесполезно обращаться за помощью к ним. Они все равно не поверили бы мне.
— Я не понимаю почему? Вы — член семьи, вы живете здесь и видите, что происходит в имении.
— Вы не понимаете, — сказала она. — Я здесь посторонняя. Да, моя фамилия Трефаро, но это не дает мне особых привилегий, Прескотт. Этого никогда не было. И будет лучше, чтобы вас не видели общающимся с таким человеком, как я, в высшем обществе.
— С таким человеком, как вы?
— Да.
— Вы моя кузина, Люсинда. Член моей семьи. Вы вовсе не какая-то посторонняя.
Мгновение она колебалась, думая, стоит ли объяснять все это ему, но у нее не было выбора. Он должен знать правду.
— Я не просто ваша кузина. Я ваша внебрачная кузина.
«Ну вот, — подумала Люсинда. — Я, наконец, сказала ему».
Сейчас она увидит, что так часто бывало при этом с другими, выражение недоумения, разочарования и подозрительности в его глазах. Затем появятся обличительные нотки в его голосе, и он постарается создать дистанцию между ними.
Но вместо того, чтобы бросать ей в лицо обвинения или, переминаясь с ноги на ногу, мямлить какие-то оправдания с целью как можно скорее избавиться от нее, Прескотт просто пожал плечами.
— Меня это совершенно не волнует, — сказал он. — Семья есть семья. А остальное не имеет для меня значения.
Ему было все равно? Это потрясающее открытие обрадовало ее больше, чем она осмелилась признаться самой себе и, сделав его, она почувствовала еще большую привязанность к своему кузену. О Господи, помилуй! Она, наконец-то, нашла мужчину, которого, казалось, совсем не трогал факт ее незаконного рождения. Но, может быть, он до конца не осознал того, что она сказала ему?
— Я не знаю, как у вас в Техасе, но здесь, в Англии, доброе имя значит для человека все. Из-за того, что я была рождена вне брака, мне отказывают в добром имени.
— Черт побери, нет, — сказал он сердито. — Вы такая же Трефаро, как и я. И никогда не позволяйте никому говорить вам что-либо другое. К черту все это, Люсинда, мы же с вами — семья.
— Но вы законнорожденный Трефаро. А я — нет. Это бремя, которого вы никогда не узнаете и никогда не сможете понять за всю свою жизнь.
— В этом вы правы. Не в силах оказаться на вашем месте и жить вашей жизнью, я не смогу этого понять. Но я понимаю одну вещь — это совершенный бред, чтобы вы расплачивались и чувствовали себя виноватой за то, что ваши мамочка и папочка сделали, или чего они не сделали. И еще хуже, что другие презирают вас за это. Как вы были рождены или когда — вовсе не ваша вина, и к тому же это не их дело. Во всяком случае для меня это не имеет ни малейшего значения. Я ведь техасец, помните.
— О, понятно. Вы, техасцы, не обращаете внимания на незаконнорожденность.
— По крайней мере не так, как оказывается, это делают англичане, это уж наверняка. Конечно, я не могу ручаться за всех техасцев, я говорю, только за тех, кого я знаю, но они склонны судить о человеке по тому, кто он есть и чего он достиг в жизни, нежели по тому, что сделали или не сделали его родители. Будь я проклят, Люсинда, но я знавал много людей, которые не знали своих отцов. Знавал и тех, кого вырастили двое родителей, и, поверьте мне, среди вторых найдется ничуть не меньше негодяев, чем среди первых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97