Обзывая саму себя дурой и легковерной маньячкой, Алиса вместе с остальными разделась и вернулась к алтарю, ежась от морозного воздуха и ледяных камней под ногами. Если до сих пор все было так плохо, то что же ее ожидает в будущем!
– Готовы? – громко спросила мисс Пимм и, не дожидаясь ответа, забила в барабан.
«Омбай фала, инкутин».
Прыжок, наклон, взмах руками…
«Инду мака, саса ду».
Мистер Пеппер был высоким, узкогрудым человеком, но голос у него оказался неожиданно зычный и низкий. Что, если какой-нибудь ранний прохожий увидит сквозь цветной витраж свет лампы или услышит барабанный бой и эти чудовищные слова? Прежде чем они опомнятся, сюда вломится полиция. Желтая пресса с ума сойдет, трубя на весь мир про сатанинские оргии. Голые торсы бледными призраками мелькали в темноте. Неправильно все это! Это святотатство! Это неприлично!
Совершенно неожиданно темнота разорвалась, словно лоскут темной ткани. Прямо над головой появился разлом. Он стремительно удлинялся – через кафедру, через пол, разделив весь мир надвое. Земля ушла у Алисы из-под ног, и она упала прямо в жаркий день, покатившись по траве. Яркий свет ослепил ее. Боль, отчаяние… Потом кто-то завернул ее в одеяло и крепко обнял.
– Все в порядке, Энтайка, – произнес ей на ухо резкий женский голос. – Я держу тебя, сейчас все пройдет.


Часть пятая

Где демоны?
Где те, кто поклоняется демонам?
Где то место, в котором собираются демоны?
Где то место, куда спешат полчища демонов?
Зенд-Авеста: Вендодбд, Фаргард VII, 8

21

Дош не бывал в Ринувейле с самого детства. Съежившись под ударами ветра, он стоял в том месте, где дорога через Лампасс начинала спускаться по Ринуслоупу. Он с отвращением смотрел вниз, на равнину, и она показалась ему еще тоскливее, чем раньше, – маленькая, скучная низина в окружении зазубренных гор. Стиснутая этими жуткими белыми клыками, страна была почти лишена зелени – пастбища и поля из последних сил сопротивлялись наступлению отвалов шлака, которые рано или поздно неизбежно поглотят все. Крыши редких лачуг казались зернышками перца; от действующих шахт тянулись шлейфы пыли. Ни деревца! А ведь они точно были! Единственные цветные пятна – крапинки ярко-красных или бордовых отравленных прудов на месте брошенных шахт. В дымке на горизонте угадывались какие-то домишки. Должно быть, это было единственное поселение в вейле, самопровозглашенный город Рину, откуда правил страной ниолийский военный губернатор.
Впрочем, до города – или, скорее, деревни – было еще далеко. Сейчас его больше тревожили отблески солнца на бронзовых доспехах солдат – отряд маячил в полумиле перед ними, у основания пологого спуска. Они выстроились, перегораживая дорогу, так что право Освободителя на свободный проход, похоже, подвергалось сомнению. Это обещало быть любопытным. Пустит ли Д’вард на них свою Нагианскую Сотню, пойдет на переговоры или повернет назад? Поскольку у Доша теперь не осталось никакого оружия, кроме собственных ногтей, он не горел желанием участвовать во всем этом, но поглядеть был не прочь.
Он отвернулся, моргая слезящимися глазами и жалея, что у него нет другой одежды, кроме этой драной повязки. Дважды за свою жизнь он вляпывался в приключения из-за Д’варда Освободителя и дважды оставался в результате гол как сокол. Бывают все-таки мастера наступать на грабли дважды.
Слева от него на вершине небольшого возвышения Сотня остановилась и построилась вокруг своего вождя. Похоже, это стало основной задачей воинов – удерживать толпу на расстоянии от Д’варда, когда тому хотелось немного покоя. Все остальное время его окружали нетерпеливые паломники. Дош не разговаривал с Д’вардом с того самого дня, как присоединился к Свободным. Он просто плелся вместе со всеми, пытаясь понять смысл всего этого безумия. Во время проповедей Д’варда – тот обращался к толпе два или три раза в день – он сидел с самого краю. Конечно, оратор из Д’варда был замечательный. В старые времена Дошу довольно часто доводилось видеть, как тот воодушевляет своими речами целую армию, а теперь он стал говорить еще лучше.
Он свободно говорил по-джоалийски, но если кто-нибудь задавал ему вопрос по-ниолийски, он переходил на ниолийский. Он очень ловко отвечал на самые сложные вопросы. Он рассказывал притчи. Он проповедовал радость веры, скромности, честности, целомудрия и прочей ерунды. Он осуждал плотские развлечения, алчность, чревоугодие. Он цитировал Филобийские пророчества, согласно которым он принесет смерть Смерти и не будет больше Жнецов, собирающих по ночам души. Большая часть того, что он говорил, была прямым святотатством, отрицанием богов – как Пентатеона, так и аватар. Он уверял, что все они – просто смертные, обладающие магическими силами. Его слушатели от возмущения должны были забить его камнями, но до сих пор ничего такого не происходило. Как ни странно, большинство их, похоже, верили ему и в него.
Дош верить не мог. Он знал кое-что о богах; он не любил их всех, а особенно Юношу, но он знал о них достаточно, чтобы бояться их. Он с радостью бы поверил в ересь Д’варда, но не мог. Было бы еще чудеснее проглотить все эти идеалистические моральные выверты Освободителя, но он слишком хорошо знал жизнь. Жизнь совсем другая. Мир состоит из волков и овец, и волки не могут питаться травой, кто бы и что им ни проповедовал. Правда, Д’варду он говорить этого не собирался.
И уж конечно, он не сказал бы этого Прат’ану или другим его соратникам. Дош общался с Соналбийской Сотней только тогда, когда заваливался к их кострам, чтобы поесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158