Дворец на берегу Неаполитанского залива, частный зверинец, винный погреб с десятью тысячами бочонков лучшего кьянти, плавающие в пруду угри, украшенные драгоценностями деревья, которые поливали вином. Гортензий был первым человеком, который подал на стол зажаренных павлинов. Эти истории были известны всему миру, и именно эта экстравагантность заставила Гортензия пойти на союз с Верресом, который осыпал его дождем подарков из награбленного (самым известным был сфинкс, вырезанный из цельного куска слоновой кости) и оплатил его кампанию по избранию консулом.
Выборы консулов должны были состояться в двадцать седьмой день июля, а на двадцать третий день того же месяца суд по вымогательству принял решение снять с бывшего наместника Ахайи все обвинения. Цицерон оставил работу над речью и поспешил на форум, чтобы лично выслушать решение суда. Объявив его, Глабрион заявил, что слушания по делу Верреса начнутся на третий день августа.
– И надеюсь, выступления на этом процессе будут менее многословными, чем на предыдущем, – добавил претор, обращаясь к Гортензию. В ответ тот только улыбнулся.
Осталось только определить состав суда, что и было сделано на следующий день. По закону он должен был состоять из тридцати двух сенаторов, избранных с помощью жребия, причем защита и обвинение имели право отвести по шесть кандидатур. Однако даже после того как Цицерон, воспользовавшись этим правом, отвел шестерых самых рьяных своих оппонентов, ему предстояло иметь дело с крайне враждебным по отношению к нему жюри, в состав которого вошли – куда же без него! – Катулл, его протеже Каталина, один из старейшин Сената Сервилий Ватиа Изаурик. В числе судей оказался даже Марк Метелл. Помимо этих бескомпромиссных аристократов нам надо было вычеркнуть из списка таких прожженных циников, как Эмилий Альба, Марк Лукреций и Антоний Гибрида, поскольку они бы неизбежно продались тому, кто больше заплатит, а Веррес мог распоряжаться любыми суммами.
Вряд ли я в полной мере понимал смысл уподобления того или иного человека кошке, съевшей чужую сметану, пока не увидел лицо Гортензия в тот день, когда судей привели к присяге. Он буквально олицетворял собой это образное сравнение. Соперник Цицерона был уверен, что теперь-то пост консула у него в кармане, а вместе с ним – и оправдание Верреса.
Последовавшие за этим дни выдались для Цицерона самыми тревожными. В день консульских выборов он находился в столь глубоком унынии, что насилу заставил себя отправиться на Марсово поле и проголосовать. Но, что делать, ему приходилось быть на виду и симулировать политическую активность.
В исходе голосования никто не сомневался. За спинами Гортензия и Квинта Метелла стоял Веррес со своим золотом, их поддерживали аристократы, а также сторонники Помпея и Красса. Но несмотря на все это, в городе царила атмосфера состязания. После того как, провозглашая начало выборов, прозвучали трубы и на холме Яникул взвился красный флаг, по улицам города, под ярким утренним солнцем, людские потоки потекли по направлению к урнам для голосования. Во главе своих сторонников шли кандидаты на высокие посты. Торговцы выставили вдоль дорог лотки, на которых громоздились как еда, так и несъедобная всякая всячина: сосиски и кувшины с вином, игральные кости и зонтики от солнца. Одним словом, все необходимое, чтобы весело и сытно провести день.
Помпей, согласно старинной традиции, на правах старшего консула стоял у входа в палатку уполномоченного по выборам, а рядом с ним расположился авгур. После того как кандидаты на должности консулов и преторов – примерно два десятка сенаторов в белых тогах – выстроились в линию, он поднялся на возвышение и прочитал традиционный молебен. Вскоре началось голосование. Теперь горожанам не оставалось ничего иного, как обмениваться сплетнями, дожидаясь своей очереди подойти к урнам для голосования.
Так было заведено в старой Республике: все мужчины голосовали по своим центуриям – точно также, как это происходило в древние времена, когда они, будучи солдатами, избирали своих центурионов. Теперь, когда этот ритуал утратил всякий смысл, сложно передать, насколько трогательно это выглядело в те времена – даже для не имеющего права голоса раба, каким был я. В нем таилось нечто прекрасное: некий порыв человеческого духа, родившийся полтысячелетия назад в сердцах упрямого, неукротимого племени, поселившегося среди скал и болот Семигорья. Порыв, порожденный стремлением вырваться из темноты раболепства к свету достоинства и свободы, – то, что мы утратили сегодня. Нет, конечно же, это не была чистая демократия по Аристотелю. Старшинство среди центурий (а их тогда насчитывалось сто девяносто три) определялось благосостоянием, и богатые сословия всегда голосовали первыми. Это являлось первым и очень весомым преимуществом, поскольку их голосованию обычно следовали остальные центурии. Вторым преимуществом такой системы было то, что эти центурии были более малочисленными, в то время как центурии бедняков были переполнены людьми – в точности как трущобы Субуры. В результате голос богача имел больший вес. Но при всем том это была свобода, и ни один человек из присутствовавших в тот день на Марсовом поле и помыслить не мог, что однажды всего этого не станет.
Центурия Цицерона принадлежала к двенадцати, членами которых состояли исключительно представители сословия всадников. Их пригласили голосовать поздним утром, когда уже становилось жарко, и Цицерон вместе со своими товарищами по центурии двинулся по направлению к огороженному канатами участку для голосования, прокладывая себе путь через толпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137