Он словно только что танцевал и вдруг застыл, не успев закончить какое-то изящное па. Все детали изваяния были выполнены с изумительной, поистине ювелирной точностью; на его голове можно было рассмотреть каждый волосок. На бедре Аполлона маленькими серебряными буквами значилось имя: Мирон.
– Ах, это, – безразличным тоном откликнулся Сципион. – Эта статуя была подарена какому-то храму одним из моих прославленных предков, Сципионом Африканским. А что, она тебе известна?
– Если я не ошибаюсь, это – статуя из храма Эскулапа в Агригенте.
– Точно, теперь и я вспомнил, – подтвердил Сципион. – Это в Сицилии. Веррес отобрал ее у жрецов и подарил мне вчера вечером.
* * *
Вот так Цицерон узнал о том, что Веррес вернулся в Рим и уже раскидывает по городу щупальца подкупа.
– Тварь! – сжимая и разжимая кулаки, восклицал Цицерон, когда мы вышли на улицу. – Тварь! Тварь! Тварь!
У него были все основания беспокоиться, поскольку, если Веррес подарил юному Сципиону статую работы Мирона, можно было только догадываться, сколь щедрые взятки он всучил Гортензию, братьям Метеллам и другим своим влиятельным союзникам в Сенате. А ведь именно из этих людей будет состоять суд, если ему вообще суждено иметь место.
Вторым ударом для Цицерона стало известие о том, что, помимо Верреса и наиболее видных представителей аристократии, на свадьбе Сципиона присутствовал сам Помпей. Он издавна был тесно связан с Сицилией. Еще будучи молодым полководцем, он наводил на острове порядок и даже провел одну ночь в доме Стения. Не то чтобы Цицерон надеялся на поддержку императора – нет, он уже получил наглядный урок, – но рассчитывал хотя бы на то, что тот будет сохранять нейтралитет. Теперь же становилась очевидной пугающая реальность: если Цицерон не оставит своего намерения привлечь Верреса к суду, он столкнется с сопротивлением со стороны практически всех влиятельных групп Рима.
Однако сейчас было не время предаваться мрачным размышлениям и взвешивать имеющиеся в нашем распоряжении шансы. Катон настаивал на том, чтобы Цицерон сообщил ему о результатах переговоров сразу же после визита к его сопернику, и теперь ожидал нас в доме своей двоюродной сестры Сервилии, который располагался там же, на Священной дороге, совсем недалеко от резиденции Сципиона.
Когда мы вошли, навстречу нам выбежали из атриума три девочки, самой старшей из которых было не больше пяти лет, а следом за ними вышла их мать. Я полагаю, это была первая встреча Цицерона с Сервилией, которой впоследствии предстояло стать самой влиятельной женщиной из всех римских матрон. Будучи на пять лет старше Катона и вплотную приблизившись к тридцатилетнему рубежу, она была весьма привлекательной, хотя и не красавицей. От своего первого мужа, Марка Брута, еще в пятнадцатилетнем возрасте она родила сына, а от второго, слабого и ничтожного Юния Силана, с очень небольшими перерывами произвела на свет этих трех девочек.
Цицерон приветствовал их, ничем не выдав тяжести, бременем лежавшей на его душе, и под пристальным взглядом матери заговорил с девочками, как с равными. Сервилия требовала, чтобы дочери встречали каждого приходящего в дом, чтобы с самых юных лет перенимать привычки взрослых и учиться у них. Она возлагала на них большие надежды и хотела, чтобы дочери росли умными и раскрепощенными.
Вскоре появилась нянька и увела девочек с собой, а Сервилия провела нас в таблинум. Здесь нас ждал Катон в компании Антипатра Тирского, известного стоика, который почти постоянно находился при нем. Реакция Катона на известие о замужестве Лепиды была именно такой, какую мы ожидали: он принялся метаться и изрыгать проклятия. Это напомнило мне еще одно едкое замечание Цицерона, сказавшего, что Катон является образцовым стоиком до тех пор, пока все в порядке.
– Угомонись, Катон, – попыталась вразумить брата Сервилия, переждав первую волну брани. – Совершенно очевидно, что вопрос закрыт, и ты должен принять это как данность. Ты не любил ее, ты вообще не знаешь, что такое любовь. Тебе не нужны и ее деньги, поскольку у тебя хватает своих. Она просто сентиментальная дурочка. Ты найдешь себе сотню таких.
– Она просила меня передать тебе наилучшие пожелания, – проговорил Цицерон, и эти слова вызвали новый поток ругани.
– Я этого так не оставлю! – вопил Катон.
– Еще как оставишь! – отрезала Сервилия и повернулась к Антипатру, который явно перетрусил. – Скажи ему ты, философ. Мой брат считает, что великие принципы, которые он исповедует, это продукт его великого интеллекта. На самом же деле это не более чем эмоции, порожденные разглагольствованиями лжефилософов. – Затем она вновь обратилась к Цицерону: – Если бы у него был хоть какой-то опыт общения с женщинами, сенатор, он бы понял, как глупо сейчас выглядит. Но ты ведь еще никогда не возлежал ни с одной женщиной, не так ли, Катон?
Цицерон выглядел смущенным. Дело в том, что в сословии всадников существовала ханжеская традиция не обсуждать все, что связано с плотскими отношениями, и они не привыкли к развязности, с которой эти вопросы обсуждались в среде аристократов.
– Я считаю, что это ослабляет мужскую сущность и мыслительные способности, – надувшись, пробормотал Катон, чем вызвал у сестры взрыв неудержимого хохота. Лицо Катона стало еще более красным, чем было у Помпея в день получения им триумфа. Он выскочил из комнаты, таща за собой стоика.
– Приношу извинения, – сказала Сервилия, поворачиваясь к Цицерону. – Иногда мне начинает казаться, что он – умственно отсталый. Однако, с другой стороны, если он что-то решил, то ни за что не откажется от своего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137