Цицерон вел себя, как обычно в подобных случаях: бросил словечко тому, словечко этому, похлопал по плечу третьего. Затем они выстроились в линию и прошли вдоль стола, за которым сидели чиновники, записывая имя каждого избирателя и вручая ему жетон для голосования.
Это было последнее место, где избиратели могли подвергнуться постороннему нажиму, поскольку именно здесь собирались сторонники различных кандидатов и шепотом либо угрожали проходящим мимо избирателям, либо пытатись подкупить их с помощью щедрых посулов. Но сегодня здесь все было спокойно. Я видел, как Цицерон прошел по узким деревянным мосткам и скрылся за деревянными щитами, ограждавшими место для голосования. Появившись с другой стороны, он прошел вдоль шеренги кандидатов и их друзей, которые выстроились вдоль навеса, задержался на минуту, чтобы перекинуться парой слов с Паликаном – тем самым грубияном, который раньше был трибуном, а теперь выставил свою кандидатуру на должность претора, – и вышел, не удостоив Гортензия и Метелла даже взглядом.
Центурия Цицерона всегда поддерживала кандидатов, выдвинутых властями предержащими, в данном случае – Гортензия и Квинта Метелла на должности консулов, а также Марка Метелла и Паликана на должности преторов. Поэтому их победа теперь была лишь вопросом времени – оставалось только дождаться, когда будет собрано необходимое большинство голосов. Беднота знала, что не сможет повлиять на исход голосования, но таковы были результаты преимуществ, предоставленных знати данной системой выборов. Бедным приходилось стоять полдня на солнцепеке, дожидаясь своей очереди подойти к урнам для голосования.
Мы с Цицероном подходили к вереницам этих обездоленных, чтобы он еще раз мог пообщаться со своими потенциальными избирателями на предстоящих выборах эдилов. Я поразился, как много он знает о простых людях: не только имена самих избирателей, но также имена их жен, количество детей, род занятий, причем все эти сведения он получил не от меня.
В одиннадцатом часу, когда солнце медленно двигалось в сторону Яникула, подсчет голосов был закончен, и Помпей объявил имена победителей. Гортензий набрал большинство голосов в качестве кандидата на пост первого консула, а Квинт Метелл – второго, Марк Метелл победил в схватке за должность претора. Вокруг победителей сгрудились их ликующие приверженцы, и тут же в первом ряду поздравляющих появилась рыжая голова Гая Верреса.
– Кукловод пришел, чтобы принять благодарность своих марионеток, – пробормотал Цицерон. И действительно, по тому, как почтительно аристократы жали ему руку и похлопывали его по спине, можно было подумать, что это он, Веррес, только что победил на выборах. Один из них, бывший консул Гай Скрибоний Курион, дружески обнял Верреса и громко, чтобы быть услышанным всеми вокруг, сказал:
– Хочу заверить тебя, что итоги сегодняшнего голосования означают полное твое оправдание!
Когда дело доходит до политики, люди в большинстве превращаются в настоящее стадо и по-овечьи спешат оказаться в стане победителя, готовые потворствовать ему во всем. Вот и сейчас со всех сторон зазвучали фразы, перепевающие на разные мотивы то, что было сказано Скрибонием: с Цицероном покончено, Цицерон потерпел полное фиаско, аристократы снова в силе, и никакой суд не вынесет обвинительный приговор Гаю Верресу. Известный остряк Эмилий Адьба, входивший в число судей, которые должны были судить Верреса, заявлял всем и каждому, что рынок коррупции окончательно подорван и теперь он не может продаться больше чем за три тысячи.
Внимание публики целиком переключилось на предстоящие выборы эдилов, и очень скоро Цицерон обнаружил, что Гортензий поработал и на этом фронте. Некто Ранункул, профессионально работавший доверенным лицом на многих выборах и весьма расположенный к Цицерону (впоследствии Цицерон взял его к себе на службу), как-то предупредил сенатора о том, что Веррес созвал срочное ночное совещание, вызвав всех ведущих «специалистов» в области подкупа, и пообещал заплатить по тысяче каждому, кто убедит свою трибу не голосовать за Цицерона.
Это известие не на шутку встревожило Квинта и Цицерона, однако худшее ждало нас впереди. Через несколько дней, накануне очередных выборов, Красс был приглашен на заседание Сената, чтобы присутствовать при том, как вновь избранные преторы будут тянуть жребий, определяя, кому в каком суде председательствовать, когда они вступят в должность в январе. Меня там не было, но Цицерон присутствовал на том заседании. Вернулся он бледный как мел и едва волоча ноги. Случилось невероятное: Марк Метелл, и без того входяший в число судей по делу Гая Верреса, будет председателем в суде по вымогательству и мздоимству среди должностных лиц.
Такой поворот событий не грезился Цицерону даже в самых мрачных фантазиях. Он был настолько потрясен, что у него даже пропал голос.
– Слышал бы ты, какой гвалт стоял в Сенате, – шептал он Квинту. – Красс наверняка, подтасовал результаты жеребьевки. В этом уверены практически все, но никто не знает, как именно он это сделал. Этот человек не успокоится до тех пор, пока я не окажусь сломлен, стану банкротом и буду отправлен в изгнание.
После этого Цицерон шаркающей походкой прошел в свой кабинет и без сил рухнул на стул. Третий день августа, в который это происходило, выдался жарким. В кабинете негде было повернуться от материалов по делу Верреса – записей откупщиков, свидетельских показаний и других документов, пылящихся на жаре. Причем это была лишь малая часть всего собранного нами. Остальные документы были сложены в коробки, лежащие в погребе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137