Пребывайте в своем заблуждении. Но я до конца исполню моральный долг гражданина великой Британии и джентльмена! Никогда я не покину мисс Мэри... вас, леди Баскервиль... вас, миссис Эмерсон...
Юноша явно начал заговариваться. Я решительно отодвинула кресло и схватила оратора за руку.
– Вы переволновались, мистер Милвертон. Думаю, вам все еще нехорошо. Легкий ужин и отдых – вот что вам сейчас нужно. Поправитесь – и все надуманные страхи исчезнут как сон.
Во взгляде Милвертона застыла тревога, красивые губы страдальчески изогнулись – налицо были признаки близкой истерики.
– Местный народ называет меня Ситт-Хаким, – поспешно добавила я, – что значит «госпожа доктор». Доверьтесь мне, как доверились бы собственной матери.
– Вот это правильно, – поддержал Вандергельт. – Я бы на вашем месте послушался совета миссис Эмерсон, молодой человек. Ох и разумная дама!
Под напором сильной личности (моей, разумеется) мистер Милвертон покорно кивнул и умолк.
Но настроение за столом было испорчено. Карл весь вечер дулся, время от времени бросая яростные взгляды на Милвертона: немец никак не мог простить фотографу обвинений в свой адрес. Леди Баскервиль тоже что-то взгрустнула. После ужина, собираясь уходить, мистер Вандергельт умолял ее вернуться с ним в гостиницу. Вдовушка рассмеялась и покачала головой, однако на самом деле, уж поверьте моей проницательности, ей было совсем не до смеха.
Вандергельт откланялся и уехал с запиской к мисс Мэри, остальных же еще ждал кофе. Обязанности хозяйки я передала леди Баскервиль, надеясь, что она отвлечется и потихоньку успокоится. Как же! Никто и не подумал мне посодействовать. Карл по-прежнему обиженно помалкивал, Эмерсон сидел с отрешенным видом (нашел тоже время медитировать!), ну а Милвертон нервно суетился. Так что предложение Эмерсона разойтись по спальням я встретила с величайшим облегчением.
Через внутренний двор к жилому крылу мы прошли вместе с леди Баскервиль. Она все жалась к Эмерсону – неужели боялась остаться с кем-то из наших юных спорщиков наедине? Не уловила ли она в речи Милвертона какой-нибудь скрытой угрозы? А может, ее напугал внезапный приступ ярости Карла? Всегда такой хладнокровный, немец вдруг явил другую сторону характера. Возможно, леди Баскервиль поняла, что он способен и на поступок гораздо более жестокий?
Милвертон, к счастью, тоже отправился к себе. Отдых ему был необходим, но не это главное. Задержись он в гостиной, без стычки с Карлом не обошлось бы. Сунув руки в карманы и опустив голову, юный джентльмен еще плелся по двору, когда мы остановились у своей двери и распрощались с леди Баскервиль. Она шагнула через порог спальни... дико взвизгнула... и вылетела спиной вперед.
Я успела поймать в охапку содрогающееся от ужаса тело, а Эмерсон как лев прыгнул во мрак комнаты, на неведомого врага. Вдовушка, естественно, мои услуги отвергла, вывернулась и с лету повисла на шее у Милвертона – благо он подоспел очень кстати.
– Помогите, Чарльз! – зарыдала она. – Спасите меня от... от...
Хорошая пощечина вмиг привела бы дамочку в чувство, но мне не удалось сразу применить это средство на практике – леди Баскервиль зарылась лицом в плечо галантного фотографа. Пока я соображала, с какого боку к ней подступиться, из спальни понеслись совсем уж неуместные звуки. Мой муж хохотал.
– Иди сюда, Амелия! – заливался он. – Ты только посмотри!
Прежде всего я посмотрела на леди Баскервиль и Милвертона, убедилась, что оба относительно прочно держатся на ногах, и только затем откликнулась на зов Эмерсона.
Апартаменты хозяйки дома, куда я до сих пор не заглядывала, почти не уступали в размерах спальне лорда Баскервиля, но обставлены были с чисто женским кокетством. На полу – мягкие как пух ковры; повсюду, куда ни кинь взгляд, – изящные вазочки тончайшего фарфора с цветочками. У самого окна – роскошное трюмо с хрустальными светильниками по бокам. Вот на это произведение искусства и был направлен фонарь Эмерсона.
На темной, до блеска отполированной поверхности трюмо, в окружении всевозможных баночек и флакончиков, откуда очаровательная вдова черпала свою неземную красоту, восседала крупная полосатая кошка. И позой, и горделивой осанкой возмутительница спокойствия поразительно напоминала статуэтки домашних любимиц древних египтян. Светло-коричневое создание так ловко устроилось среди зеркал, что комната казалась буквально напичканной котами. Я терпеть не могу истеричных дамочек, но такое зрелище, пожалуй, могло довести до слез не только леди Баскервиль. В свете фонаря кошачьи глаза пылали, точно озера расплавленного золота, их немигающий взгляд прожигал насквозь, и будь на моем месте кто-нибудь другой, уверена, он вылетел бы за порог вслед за хозяйкой. Я описала собственные впечатления, читатель; не думаю, что Эмерсон с ними согласился бы, – он от природы лишен тонкости восприятия.
– Чудная кошечка. Интересно, чья она? – Эмерсон почесал красавицу за ушком.
– Ба! – раздался от двери голос Милвертона. – Да это же кошка Армадейла! – Поддерживая леди Баскервиль за талию, он переступил порог.
Дщерь Бастет, египетской богини-кошки, выгнулась под рукой Эмерсона, прикрыла глаза и замурлыкала, превратившись в самую обычную домашнюю питомицу. Та капля сочувствия, которую выжало мое сердобольное сердце, мигом испарилась. И с чего, спрашивается, леди Баскервиль устроила такой переполох? Кошка как кошка, да еще и знакомая!
– Где же она пропадала столько времени? – продолжал Милвертон. – Я не видел ее со дня исчезновения Армадейла. Он ее подкармливал, вот его и называли хозяином Бастет, но, по сути, это обычная бродячая кошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91