Рамзес опять копался в помойке.
– М-м-м-м... – не слишком вразумительно отозвался Эмерсон. – Милая моя Пибоди...
Пибоди – это моя девичья фамилия. Наше с Эмерсоном знакомство проходило не очень гладко, буквально с первой минуты мы начали цапаться. В знак своей неприязни мой будущий муж звал меня просто по фамилии. Так оно и пошло. Только теперь обращение стало знаком чего-то совершенно иного. Нежной памятью о тех дивных временах, когда мы только и делали, что препирались и насмехались друг над другом.
Я таяла в объятиях мужа, но сердце мое было исполнено грусти. Неспроста, ох неспроста эта внезапная нежность! И моя внешность тут ни при чем. Просто амбре от находки Рамзеса вернуло Эмерсона в благословенные дни нашего романтического знакомства среди нечистот и грязи могильников Эль-Амарны.
Объятия крепли, грусть растаяла, и я уже готова была согласиться на предложение Эмерсона скрыться в нашей комнате, но... Но было уже поздно. Мы слишком долго собирались. Вечерний распорядок дома вступил в свои права, а нарушать его никому не позволялось. После возвращения Эмерсона нам отводили порядочное время на общение вдвоем, после чего появлялся Рамзес, чтобы поздороваться с папочкой и выпить чаю в кругу семьи. В тот день наше чадо сгорало от желания продемонстрировать трофей, а потому, наверное, поторопилось с приходом. Во всяком случае, мне так показалось. Да и Эмерсону тоже. Рука его никак не желала оставлять мою талию, и сына он приветствовал без обычного энтузиазма.
Тем не менее в гостиной воцарилась семейная идиллия. Я нянчилась с чайником, а Эмерсон – с Рамзесом и его костью. Оделив мужа чашкой черного как сургуч – другого он не признает – чаю, я придвинула сыну блюдце с горкой пирожных и развернула «Таймс». Мужчины забыли про меня, поглощенные спором о происхождении находки. Кость и впрямь оказалась бедренной (у Рамзеса прямо-таки сверхъестественное чутье на такие вещи), однако, по утверждению старшего археолога, принадлежала она лошади. Младший был категорически против. Отвергнув по здравом размышлении версию вымершего гиппопотама, Рамзес предложил на выбор две другие – «длакона» и «зылафа». Против дракона и жирафа возражал Эмерсон.
Краем уха прислушиваясь к научной полемике, я переворачивала страницы, пока не отыскала наконец нужную статью. Долгое время эта история занимала первые полосы газет, но к тому дню переместилась на менее почетное место.
Расскажу-ка я вам, дорогой читатель, все с самого начала, как это делается в любом достойном внимания романе. Сравнение пришло мне в голову не случайно. Если бы не почтенная репутация «Таймс», я бы сочла рассказ за вымысел мистера Райдера Хаггарда, к романам которого, признаться, питаю слабость.
Итак, прошу вас запастись терпением и познакомиться с сухими фактами, без чего – увы! – дальнейшее повествование бессмысленно. Я же, со своей стороны, обещаю вам массу впечатлений. Но в свое время.
II
С отпрыском одного из благородных семейств графства Норфолк сэром Генри Баскервилем случилась как-то скверная история: он слег в горячке. Можно сказать, одной ногой стоял в могиле. Бог миловал, сэр Генри пошел на поправку, но был до того слаб, что домашний эскулап посоветовал ему хотя бы зимой менять английскую сырость на животворный климат Египта. О-о-о! Разве ученый муж и его состоятельный пациент могли предвидеть, чем обернется этот невинный совет?! Стоило сэру Генри бросить один-единственный взгляд на величавых сфинксов, как он воспылал страстью к Египту, и страсть эта стала его путеводной звездой на всю оставшуюся жизнь.
Познакомившись с гробницами Абидоса и Дендеры, сэр Генри добыл наконец фирман – разрешение на раскопки в Долине правителей Фив, голубую мечту любого археолога. Именно здесь заканчивался земной путь солнцеподобных владык Древнего Египта, и место их упокоения было обставлено с помпой и роскошью, достойными высочайшего статуса. Мумии венценосных особ возлежали в золотых гробах, увешанные золотыми же амулетами и осыпанные драгоценностями. Несчастные! В таинственной тиши и мраке замурованных усыпальниц они надеялись избежать ужасной судьбы своих предшественников. Ведь ко времени расцвета Империи пирамиды прежних правителей Египта были разорены, королевские мумии изуродованы, драгоценности похищены. Увы и ах! Позор человеческой алчности! Ухищрения великих фараонов позднего Египта не остановили разорителей гробниц, охотников за несметными богатствами усопших. Результаты раскопок в Долине были удручающими. Все до единой усыпальницы оказались разграблены; королевские украшения, сокровища, даже сами мумии исчезли. То, что утащить не удалось, было варварски уничтожено.
Так считалось до знаменательного дня в июле 1881 года, когда шайка современных любителей поживиться провела главу каирского музея Эмиля Бругша в долину, затерянную среди финских холмов. Новость потрясла весь ученый мир. Местные воришки из деревни Гурнех утерли нос именитым археологам, отыскав захоронения великих фараонов, египетских цариц и венценосных младенцев. В эпоху упадка Древнего Египта преданные жрецы, по-видимому, постарались спасти королевские останки.
В тайнике обнаружились далеко не все мумии фараонов, и далеко не всех из них удалось – прошу прощения за полицейскую терминологию – опознать.
Лорд Баскервиль возлагал огромные надежды на Долину Царей, уверяя, что безжизненные скалы Фив скрывают еще не одну гробницу. Он даже имел смелость утверждать, что рассчитывает найти не тронутую грабителями усыпальницу. Неудача следовала за неудачей, но пыл доморощенного археолога не угасал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91