Он не обиделся, нет. С того момента, как эта женщина возникла из темноты, он разом признал ее власть над собой. Просто с каждой новой, вырубаемой из себя фразой ощущал он собственную безнадежную мешковатость.
— Скажем прямо, не Цицерон с языка слетел, — подтвердил Ознобихин, который, оказывается, хоть и краем уха, но прислушивался к несвязному их диалогу. — Но хочу заметить, Лара, что Сергей Викторович относится к той редчайшей категории, кто, неясно выражая, все-таки ясно мыслит. Уникальный мастер комбинации. Так что — не спеши с выводами.
— Хорошо, не буду. Тем более есть время. Сергей Викторович только что предложил похитить меня отсюда.
— Я?! — Коломнин смешался.
— И я его предложение приняла.
— То есть мы уходим? — Ознобихин с сожалением оторвал взгляд от помоста.
— Мы(!) уходим, — поднявшаяся Лариса придержала его за плечи. — А ты, Коленька, оставайся. Не лишай себя райского наслаждения.
— Но — после стольких лет…Не можем же вот так — разбежаться. И потом — твоя группа? — он кивнул в сторону темного угла.
— Черт с ними. Надоели. А с тобой еще увидимся. Тем более ты теперь будешь знать, где я обитаю. Надеюсь, Сергей проводит меня до отеля?
Коломнин, в горле которого разом пересохло, посмотрел на Ознобихина.
В вальяжном поощрительном жесте Николая перемешались обескураженность и досада.
Через узенький глухой переулок они вышли на одну из центральных улиц, уставленную бесчисленными барными стойками, возле которых на табуреточках сидели в ожидании клиентов проститутки. Коломнин, стремившийся хоть как-то стряхнуть с себя некстати навалившуюся неловкость, помахал им рукой. И радушные тайки, пересмеиваясь, призывно замахали в ответ.
— С ними у вас получается бодрее, — отреагировала Лариса.
— Да. С ними я само остроумие, — что ни скажи, смеются, — совсем уж некстати брякнул Коломнин.
Странно глянув, она чуть покачала головой. Коломнин же окончательно потух. Если поначалу на легкие ее реплики он пытался выдавить из себя какие-то небрежные, к месту ответы, то теперь, окончательно удрученный навалившейся непреодолимой стеснительностью, молил судьбу лишь об одном: чтоб мука эта быстрее кончилась.
Примолкла и оживленная поначалу Лариса. Изредка она улыбалась встречным мужчинам, и те, взбадриваясь орлами, принимались с подчеркнутым пренебрежением вглядываться в угрюмого ее спутника.
В давящем, безысходном молчании добрались они до отеля с неоновыми буквами на крыше — «Холидей». Здесь Лариса остановилась.
— Ну что ж, похоже, ваши муки кончились, — она протянула руку. — Благодарю за доставленное удовольствие. Давно не приходилось гулять с таким занимательным рассказчиком. Скажите, вас прежде не упрекали в болтливости?
Пунцовый Коломнин лишь мотнул головой.
Лариса хмыкнула:
— Кстати, вы в самом деле редкий мужчина. За все время ни разу не скосились ни на одну из встречных женщин.
— Правда? Вообще-то я их не заметил, — удрученно признался Коломнин.
— Ну что за прелесть? В кои веки сделал женщине роскошный комплимент и даже не понял этого!
— Зато вы, гляжу, никого не пропускаете, — она как раз оценила глазами прошмыгнувшего узкобедрого юношу, и Коломнина словно кольнуло изнутри. — Приехали отвлечься от семейных проблем?
— По счастью, не с вами, — глаза Ларисы разом заледенели. Резко повернувшись, шагнула к отелю.
Округлые, будто кегли, ножки ее, простучали по брусчатке прощальный марш. Швейцар услужливо распахнул дверь.
И незадачливый, ненавидящий себя ухажер остался в одиночестве среди бушующей вокруг толпы.
— Да и черт с ней! Одному спокойней, — сообщил он подвернувшейся аккуратной старушке с карликовым пуделем на поводке. — Как думаешь, буржуинка?
— Йес, йес, сэр, — подхватив собачку, старушка метнулась в сторону.
Коломнин брел по залитой светом, наполненной гулом прибоя набережной, под пальмами, укутанными в рассыпчатые гирлянды, мимо полыхающих магазинчиков с бижутерией и фруктовых лотков с разноцветными, упакованными, будто елочные шары, плодами. Шел, натыкаясь на праздничных людей, то и дело встряхивая в отчаянии головой. Память упорно возвращала его к разговору с Ларисой, услужливо оживляя произнесенные им квелые, некстати фразы или, напротив, непроизнесенные напрашивавшиеся ударные реплики, которые, быть может, заставили бы Ларису взглянуть на него хоть с каким-то интересом. Тут в мозгу его расцвело последнее, что выпалил он при прощании. Верх бестактности: упрекнуть в жизнерадостности женщину, что всю дорогу пыталась вести разговор за себя и за того увальня, что навязался ей в попутчики. И в чем обвинил? Что к тридцати годам не разучилась улыбаться? Так то не заржавеет. Во всяком случае знакомство с подобным Коломниным жизнерадостности явно не добавит.
Он запунцовел и, застонав, ткнулся лбом в ближайший столб. Озадаченно поднял голову: фонарные лампочки нависли над ним, словно гроздья переспелых слив.
— Вам плохо, Сергей Викторович? — произнесли рядом. Катенька Целик заботливо заглянула в его лицо. Сзади вырисовывалась физиономия Маковея, выражавшая смесь озабоченности и досады: неожиданная встреча могла испортить его планы на вечер, — как и вся банковская группа, он знал о домагательствах энергичной Катеньки и — молча мучился.
Похоже, опасения его оказались не напрасны. Катя, не колеблясь, цепко подхватила Коломнина под локоть, прижалась томно:
— Я вас весь вечер разыскивала. Хотела в ресторан пригласить. Но теперь уж не отпущу.
— Да. Теперь не отпустим, — безнадежно напомнил о себе Павел.
Нынешнее состояние его было Коломнину понятно как никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131