Лучше бы о нормальных людях подумали…
– Совершенно согласен с вами, Павел Мироныч, – пискнул письмоводитель, – булки за три копейки стали такими крошечными, хоть в микроскоп клади.
– А вы не думаете, что газетчики эту клюкву сами родили? Что-то мне плохо верится, что такие наглые призывы могли звучать принародно.
– Если газетку завтра прикроют, значит, выдумали, – откликнулся письмоводитель.
Как ни странно, но слова старика немного умиротворили следователя, которого после эпизода на Таврической не успокоил даже длительный обед в ресторане.
Вернувшись в свою следственную камеру в сквернейшем расположении духа, Тернов не знал, чем погасить свое возмущение. Безобразная сцена не шла из головы: у ног государственного деятеля валяется иностранная подданная, а он – едва ли не сапогом ее в лицо пихает! И добро бы была иностранка захудалая, но нет, известнейшая актриса!
В любовнице господина Гарноусова Павел Миронович узнал блистательную американскую балерину Айседору Дункан. От скандального открытия настроение молодого следователя в конец испортилось, будто он заглянул в чужую спальню, хотя об эксцентричных поступках заезжей дивы следователь был немало наслышан и ранее, от своей подружки-актрисы. И как после концерта, в ресторане, во время вечера, устроенного в ее честь, американка скинула с себя одежды и, оставшись в короткой рубашонке, с обнаженными выше коленей ногами исполнила на столе вакхический танец. И как безуспешно пыталась соблазнить Станиславского, но встретила несколько нежных поцелуев и холодное сопротивление режиссера. В актерских кругах из уст в уста передавали отповедь, данную изумленным режиссером танцовщице и ею же разглашенную: «Я никогда не соглашусь, чтобы мой ребенок воспитывался на стороне, а иначе при моем теперешнем положении быть не может». И как хмельная, опившаяся водкой и шампанским танцовщица цеплялась в своем номере «Европейской» гостиницы за провожавших ее с очередного кутежа мужчин. Павел Миронович всегда-то подозревал, что в балетном мире, где главным инструментом искусства является тело, существуют другие, отличные от общепринятых нормы допустимого. Но Айседора превзошла всех, словно вместе с корсетом дерзко отбросила все моральные устои. Свобода тела, свобода поведения. ..
Странное беспокойство грызло его душу. Он досадовал на свою неожиданную оробелость: он так и не решился вернуть депутату утерянное письмо. Хотя интуитивно он понял еще у Таврического, что депутат письмо не возьмет, будет все отрицать, отречется и от красотки.
– А вот и я, – с этими словами в дверях возник румяный, чрезвычайно довольный собой помощник дознавателя Лапочкин.
– Почему так долго? – Павел Миронович сурово сдвинул брови, пытаясь скрыть радость от скорого возвращения помощника.
– Отобедал у Палкина, у стойки, – доложил Лапочкин, проходя к столу начальника и шумно топая галошами, чтобы сбить с них налипший снег. – Так что мы имеем?
Он уселся, закинул ногу на ногу и, достав папироску, постучал бумажным мундштуком по крышке коробочки с надписью «Дункан».
– Докладывайте о результатах ваших поисков, – мягко проявил свою власть Тернов.
– Докладываю, – не стушевался Лапочкин. – Наведывался в квартиру. Съемная. Заходил внутрь. Беседовал с камердинером. Мужик брянский, глупый. С барином прибыл в столицу. Однако на имя Асинька клюнул, хотя и клялся, что барин предосудительных знакомств не ведет. По глазам его понял, что красотка в дом захаживала.
Тернов побарабанил пальцами по зеленому сукну и заметил:
– Вряд ли он так неосмотрителен. Да и дамочка приметная – сама Айседора Дункан.
– Вот оно что. – Лапочкин сверкнул глазками-буравчиками. – Танцовщицу бы и дворник, и швейцар приметили бы, жар-птица. А дворник из необычного помянул только, что от Гарноусова иногда по черной лестнице два подозрительных человека спускаются, воротники подняты, лица волосом заросшие. Полагаю, грим.
– Свидания депутат мог и по телефону назначать, и не обязательно у себя в квартире встречаться, – скороговоркой произнес Павел Миронович.
– Вот почему у камердинера глаза забегали, когда я имя «Асинька» назвал. Слышал, стервец, любовные восторги барина.
– И какой вывод изо всего этого можно сделать? – Тернов проявлял нетерпение.
– Выводы следующие. – Лапочкин помолчал, пожевал губами. – Первый: у депутата была любовница. Второй: он соблюдал меры предосторожности. И третий вытекает из второго: письма он не писал и от нее писем не получал. Он не дурак, чтобы такие компрометирующие документы доверять почте. Побоится перлюстрации. Такой адюльтер попахивает скандалом. Вдобавок, могут и в шпионаже в пользу Америки обвинить.
– Ну вы уж хватили через край, Лев Милеевич, – не поверил Тернов.
– Ничего не через край. Еще не известно, что эта Айседорка в России делает. У нас таких босых баб, как она, на сцену можно выпускать дивизиями.
– И что же дальше?
– А вот что. Листок-то мог принадлежать и не Гарноусову, а тому, второму, неизвестному. Да и письмо ли это?
– По-вашему, Айседора Дункан еще кого-то охмурила? – опешил Павел Миронович.
– Наверняка, и не одного. – Довольный Лапочкин откинулся на спинку стула. – Однако вернемся к нашим баранам. Что же мы имеем, любезный Павел Мироныч? Мы имеем подозрительную встречу депутата в подозрительном месте, в дешевом парикмахерском салоне. Зачем ему при камердинере ходить бриться в салон? Заметьте, он пришел без сопровождающего. Значит, опасался свидетелей. В салоне он с кем-то встретился, но факт встречи с неизвестным депутат отрицает. Портрет испарившегося клиента у вас имеется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79