Особенно неумышленный.
– Но я правду сказал.
– Не сомневаюсь. И отвечу взаимностью. Проследив денек-другой за редакцией, злодеи безошибочно вычислят Нарцисса – самого красивого мужчину. И над вами нависнет угроза.
– Простите, Ольга Леонардовна, но я не привык, чтобы мне говорили о моей красоте. – Самсон совсем смутился
– Вы лжете, негодник, – рассмеялась Ольга, – лжете и не краснеете. А это что? Она потрясла в воздухе пачкой писем.
– Что это? – не понял собеседник.
– Любовные письма! Сегодня пришли. Разумеется, вскрывая конверты, я не знала, что они адресованы вам. Думала, обыкновенные, редакционные. Читаю вслух. Привыкайте. «Милый Самсон! Из всех петербургских зимних вечеров этот был самым незабываемым и волшебным. Будто сквозь лесной мрак благодатной Аттики, сквозь древесные тени и слабый свет луны, покровительницы страсти, видела я, пролетая в танце, вашу аполлоническую красоту. Никогда, никогда прежде грудь моя не вздымалась так высоко, каждый шаг становился воздушным и исполненным счастья… » Ну и так далее в том же роде на две страницы. И подпись – ваша…
– Вы меня разыгрываете!
– Отнюдь. Думаю, вы пленили сердце глазастой босоножки Айседоры. Написано по-английски, но хуже, чем я перевела.
Самсон захлопал глазами, пытаясь отогнать видение чумазых пяток, так возмущавших госпожу Май на протяжении всего концерта.
– А вот и еще одно таинственное послание, – продолжила мучительница. – «Ты подобен серне или молодому оленю на бальзамических горах. Глаза твои волнуют меня. О, как ты прекрасен! Ты весь желание. Волосы твои – волнистое золото, уста – сама сладость. Ноги твои, как мраморные столбы. Живот твой, точно ворох пшеницы, окруженный лилиями. Сердце мое трепещет и раскрывается навстречу тебе, как раскрывается цветок во время летней ночи от южного ветра». И так далее в том же духе на три страницы. И подпись – ваша Р.
– Но я не знаю никакой Р.!
Самсон вскочил. Он чувствовал, как пунцовая краска заливает не только его лицо, но и тело: узнав библейские строки, он в ужасе смотрел на свой живот – не намекает ли госпожа Май, что в момент его пробуждения видела его постыдно оголенный волосатый живот? В его воображении возникла пленительная фигурка аптекарши. Неужели мадемуазель Лиркина раскрыла их с Фалалеем инкогнито?
– Сядьте, милый друг, сядьте, и не волнуйтесь так. – Ольга нахмурилась, но тут же задорно рассмеялась. – Может, третья поклонница вам известна? «Лучезарный и чистый, сияющий и просветленный! Если когда-нибудь тебе нужна будет моя жизнь, тебе достаточно будет только войти в мой дом – и подобно проснувшейся от жизни Магдалине, я омою твои прекрасные ноги ключевой водой и оботру их своими распущенными волосами, благословляя каждый волосок на твоей икроножной мышце… » Дальше читать не буду, стиль царапает слух своей эклектичностью. Подпись – ваша О. Кто это?
Самсон, усаживаясь, обречено махнул рукой:
– Читайте и четвертое. Все одно, ничего не понимаю.
– Читаю исключительно по вашей просьбе, дружок, – госпожа Май посерьезнела, – хотя письмецо так себе. Простенькое. Из жанра любовного послания выбивается. Слушайте. Здесь всего несколько строк: «Дорогой Самсон! Увидев вас, я поняла, что именно вы суждены мне Богом. А поскольку вы оказались в руках сатаны в человеческом обличье, я спасу вас – и убью сатану. Навеки ваша А. »
– Выбросите эти письма на помойку, – предложил сердито Самсон. – Они ведь не требуют ответа. И слышать их больше не хочу.
– Это меня радует, однако, красота – страшная сила. Пожалуй, мы опубликуем их в журнале.
– Зачем? – Самсон побледнел. – Чтобы я стал посмешищем всего города?
– А мы имя ваше уберем, – темные глаза издательницы светились вдохновением и восторгом. – А письма поместим под рубрикой «Искусство любовного письма». Такой рубрики у нас еще не было! Она даст нам прирост подписчиков!
– А обо мне вы подумали? – Самсон вспыхнул, снова вскочил, притопнул ногой. – Подумали?! Это непорядочно по отношению к женщинам, которых я… я… нечаянно… подвиг…
– Хорошо, хорошо, дорогой мой, не огорчайтесь. – Ольга Леонардовна аккуратно сложила письма отдельной стопочкой и сунула их в карман своего сиреневого балахона. – Я просто размышляю. Вслух, такова уж моя стезя. И я всегда думаю о журнале. Он мое единственное и драгоценное детище. Не считая вас, милый.
Ольга скользнула к юноше, дружески приобняла его и поцеловала в лоб.
– Идите в редакцию. Через четверть часа – общий сбор. А я пока подумаю: выносить ли идею о новой рубрике на обсуждение.
Самсон, оказавшись в объятиях Ольги, внезапно вспомнил о матери, оставленной в Казани. Ольга Леонардовна показалась ему совсем родным человеком. Он поймал руку редакторши и поднес к губам. Так он всегда делал, когда хотел приласкать матушку. Как он по ней соскучился! И он обещал ей написать на другой день по прибытии в Петербург, надо выкроить минутку.
В редакционном помещении уже было накурено. Фалалей сидел нога на ногу в кресле и пускал в воздух фигурные клубы дыма. Журналистская братия встретила Самсона приветственными возгласами.
– Отоспался, братец? – хохотнул Фалалей. – А я с утра уж побегал да кое-что разузнал.
– Погодите, Фалалей Аверьяныч, – остановил его недовольный Треклесов, – попозже похвастаетесь. Самсон Васильевич, вы как работаете: с голоса или с руки?
– Я еще не знаю, – признался Самсон. – И не знаю, как строчки считать.
– Ну считать мы вас быстро научим. Как только народец разбежится да потише станет, все растолкую, – с готовностью пообещал Треклесов. – Но если вы будете диктовать материал, то можете Але.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79