Поэтому он спускается на землю, хотя творческое воображение и продолжает работать. Но вдохновение длится не вечно. Нужно как-то закончить повествование. И тогда Вийон назначает заместителей. О них речь уже шла. Это честные и порядочные люди, которые приложат все силы, чтобы выполнить условия завещания и организовать похороны; это некий мелкий дворянчик, богатый не столько доходами, сколько спесью, это содержатель публичного дома — короче, хорошо известные Вийону люди. Похоже, ему не в чем их упрекнуть. Он их попросту презирает.
Но коль откажут в просьбе сей
Корысти мелочной в угоду,
Я попрошу моих друзей,
Из тех, что познатнее родом,
Взять на себя мои расходы.
Филипп Брюнель подаст пример,
За ним, из нашего прихода,
Мэтр благородный Жак Рагьер,
А третьим будет Жам Жако.
У всех троих достатка много,
И раскошелятся легко,
Страшась всевидящего Бога.
Ведь лучше не сыскать предлога,
Чтоб место обрести в раю! [50]
Филипп Брюнель де Гриньи был известен в Шатле главным образом своими ссорами и процессами. В «Завещании» от 1456 года Вийон оставил ему два развалившихся замка недалеко от Парижа, в том числе замок Бисетр, который при герцоге Жане де Берри, за полвека до описываемых событий, был хорошо известен. Вийон не обходит вниманием и его противника. Все намеки, содержащиеся в стихах, более чем прозрачны, как в случае с де Гриньи, так и в том, что касается даров Жаку Рагье, которому поэт завещал на Сене вверх от Сен-Жермен-л'Осеруа водопой для лошадей.
Затем получит де Гриньи
Бисетра замок укрепленный,
Шесть псов — не то, что Монтиньи! -
И башню славную Нижона,
Чтоб в ней укрыться от Мутона,
Грозящего ему судом,
Ну а Мутона в честь закона
Пускай попотчуют кнутом!
А водопой Попэн я дам
Рагьеру Жаку. Пусть напьется
Сей пьяница хотя бы там
И о закуске не печется -
В харчевне «Шишка» все найдется:
Крольчишка, груши, стол, кровать,
И для гостей очаг зажжется, -
Там можно славно пировать! [51]
Третьим душеприказчиком-заместителем выбран Жам, хозяин бань, которые располагались в доме с вывеской «Образ святого Мартена», в том пользовавшемся определенной славой доме на улице Гарнье Сен-Ладр — превратившейся потом в улицу Гренье Сен-Лазар, — где справлялись весьма своеобразные свадьбы! Жаму по наследству достался также и еще один дом в том же квартале, богатый дом с вывеской «Свинья», выходящей на улицу Бобур. Он перешел к нему от отца Жана Жама, «распорядителя сооружений и хранителя фонтанов города», то есть главного архитектора Парижа.
Стало быть, Вийон в момент, когда у него закралось сомнение относительно действительно именитых горожан парижского общества, своим третьим душеприказчиком назначил богача, стяжателя и сводника. Хотя, упоминая о нем впервые, поэт и называет его порядочным человеком, но иллюзий на его счет у него нет и завещает он ему… право на разврат. Трех первых душеприказчиков от их трех заместителей отделяет крушение человеческой жизни.
А скареднику Жаку Жаму,
Кто даже спать привык с мошной,
В невесты дам любую даму!
Но все равно ему женой
Она не станет; так на кой
Же черт он копит деньги с детства?
Умрет, как жил, свинья свиньей,
И к свиньям перейдет наследство [52].
Франсуа де Монкорбье видел одно время перед собой путь удовлетворения честолюбивых замыслов и надежд. Вместе с некоторыми другими он прошел небольшой отрезок этого пути. Он мог бы быть Мишелем Жувенелем или Мартеном Бельфе. Однако для него этот путь оборвался по окончании факультета «искусств». Степень лиценциата «in utroque», должности правоведа или же городского чиновника, епанча с подбитым беличьим мехом капюшоном преподававших в университете магистров, небольшие денежные поступления и обеспечивавшийся на гражданской службе средний достаток — все это он видел со стороны, но все это было не для него. Со стороны он мог отождествлять те или иные имена с различными своими представлениями о карьере. Он мог бы оказаться в компании «магистров», поднявшихся в чинах. Однако он оказался в компании оборванцев.
В том возрасте, когда приходит первая любовь, судьбы тех и других перекрещиваются. Они вместе проказничали, вместе ухаживали за девушками. Вместе блистали, хорошо говорили, хорошо пели. Прошло время. И в момент «Большого завещания» остались лишь мертвые и живые, богатые и бедные, а также монахи… Каждый оказался при своей «судьбе». И этим все сказано.
Где щеголи минувших дней,
С кем пировал я в кабаках,
Кто пел и пил и был смелей
Других в сужденьях и делах?
Они мертвы! Холодный прах
Забыт людьми и взят могилой.
Спят крепко мертвецы в гробах,
О Господи, живых помилуй!
Из тех, кто жив, одни в чинах -
Мошна тугая, чести много, -
Другие — в продранных штанах
Объедков просят у порога,
А третьи прославляют Бога,
Под рясами жирок тая,
И во Христе живут не строго, -
Судьба у каждого своя. [53]

ГЛАВА VIII. Всё, всё у девок и в тавернах…

ВОСКРЕСЕНЬЯ И ПРАЗДНИКИ
Школяром Франсуа де Монкорбье был неважнецким. За три года к степени магистра свободных искусств, увенчавшей его среднее образование, он не присовокупил больше ни одной университетской степени. Он был клириком, не имевшим работы и не отличавшимся повышенным честолюбием. Нрав он имел мирный, и, пожалуй, единственным его пороком была легкая склонность к озорству. В письмах о помиловании с него снимается обвинение в совершенном в 1456 году преступлении против Филиппа Сермуаза, в них создан такой портрет Вийона, где тщетно было бы пытаться разглядеть черты того шалопая, что известен нам по следующему периоду его жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154