— А что же может быть естественного в настоящем чуде?
28

Город, у Лысой горы стоящий,
Сказочный город Ершалаим.
Днем ослепительный, ночью — горящий,
Мы назовем тебя скоро своим.
Мы старых грехов коросту отмоем,
Все, кроме любви, развеем, как дым.
И нам широко ворота откроет
Сказочный город Ершалаим.

На следующую ночь Бекка проснулась и почувствовала, что Гилбера рядом нет. Она ощупью нашла свое платье в темноте и принялась нашаривать трутницу, обычно лежавшую возле их постели со стороны Гилбера. У ребят, живших в подземельях, глаза привыкли к темноте, да и Гилбер в прошлом отличался великолепным ночным зрением, но Бекке все еще требовался свет, чтобы что-то увидеть. Ей с Гилбером выделили одну лампу с тряпичным фитилем, и она пользовалась ею, хотя каждый раз, когда она бросала взгляд на кусок жира, горевшего в ней, Бекка ощущала нечто вроде рези в желудке. Что бы ни говорила Вирги о вылазках Марка за едой в его прежний хутор, у Бекки на этот счет сложились самые мрачные предположения.
С лампой в руке Бекка вышла из комнаты, но, сделав с десяток шагов, тут же остановилась. Она услышала голос Гилбера — его и чей-то еще. Положив руку на путеводную нить, она двинулась вперед так осторожно, как только могла, одновременно напрягая слух, чтоб разобрать слова, спутанные в какой-то клубок.
Когда она подошла достаточно близко, чтобы отчетливо различать голоса, она узнала голос Марка:
— …Завтра. Ты и она. — Решение было безоговорочно.
— Хорошо… — Гилбер говорил медленно, в голосе звучала неуверенность. — Раз ты так хочешь.
— Хочу так. Разве я не сказал этого в самом начале? Но ты начал спорить, понес чепуху, разговаривал со мной так, будто я — никто.
Гилбер в темноте тяжело вздохнул:
— Я не думал, что ты так это воспримешь. Я знаю, что мы в долгу у тебя, сынок, и…
— Я тебе не сынок! — Этот крик должен был разбудить всех других детей, но во тьме никто не шевельнулся. Или они спали где-то далеко, в какой-нибудь щели в дальних руинах, или они трепетали перед приказом своего альфа — сидеть этой ночью на своих местах, что бы там ни случилось.
Гилбер начал было говорить что-то успокаивающее, потом передумал и молчал, пока Марк не успокоился. Только тогда он произнес:
— Я виноват. Я обмолвился. Даю тебе слово, что не нарочно.
— Твои слова… — От такого презрения и камень раскололся бы.
— Да.
Гилбер не поддался на провокацию, подумала Бекка, которая с радостью оплеухой вбила бы в голову мальчишки представление о хороших манерах.
— Вот! А теперь мое слово: ты и она завтра убирайтесь из моего хутора. Это то, что я хотел вам сказать, и то, что я твердо решил.
— Я слышал тебя, сы… сэр. — Не таков был Гилбер, чтобы обмолвиться дважды. — И я ответил, что мы повинуемся твоему желанию. Но я прошу, чтоб ты слегка изменил свой приказ. Прошу не ради нас, хотя, сказать тебе по правде, мне не повредили бы еще несколько дней отдыха. Это касается других детей — мы можем помочь им, помочь тебе. Я сильный, могу накопать больше земли для ваших посевов, и я знаю, как сделать вещи, которые ты сможешь использовать. Жизнь, которую я вел дома, была почти так же тяжела, как ваша. Со своими знаниями я мог бы немного помочь вам. А что до Бекки, то мне не нужно говорить тебе, какой она отличный лекарь.
— Что ты хочешь сказать своим «другие дети»? — зарычал Марк. — Ты меня равняешь с ними, что ли? Равняешь, да? Просто еще один мальчишка, ты так обо мне думаешь? И хочешь забрать под себя мой хутор? Вот что у тебя в голове!
— Послушай, я никогда не намеревался…
Марк не желал слушать ни того, что Гилбер говорил, ни того, что он собирался сказать.
— Вон! Вон отсюда, или я вам покажу! Может, ты и крупнее меня, и старше, но это мое место, мой хутор, и никто у меня его не заберет! Никто! — Раздался шум удаляющихся шагов. К этому времени Бекка продвинулась еще немного вперед и наткнулась прямо на Гилбера, пробиравшегося по путеводной нити обратно в их комнату.
— Бекка?
— Да, Гилбер. Я все слышала.
— Тогда нет смысла повторять то, что ты и так знаешь. — Он казался сконфуженным. — Лучше начнем паковать вещи, любимая. Утром мы уходим.
Когда наступило утро, они были готовы. Бекка возражала, она пыталась доказать Гилберу, что Марк — всего лишь мальчишка, хотя и столь не похожий на ребенка, что у нее при виде его по коже бегут мурашки. Она даже воспользовалась собственным аргументом Гилбера, что его рана нуждается в долечивании. Но Гилбер ее возражений не принял.
— Я знаю, что ты хочешь мне добра, Бекка, но нам надо уходить. Оставаясь тут, мы становимся лишними ртами, а отдать им столько, чтобы они дотянули до следующей посевной, мы все равно не можем. А кроме того… — Его рот скривила грустная усмешка, — мы гости, а хозяин сказал, что мы ему тут не желанны.
— Этот паршивый грубиян…
— Может, он и грубиян, любимая, но мне вовсе не хочется выяснять, как остры зубы, которые он прячет под своим дурным воспитанием.
Вспомнив, как спокойно говорил Марк о Корпе, да и о ней с Гилбером как об источнике копченого мяса, Бекка оставила остальные аргументы в покое. Этого мальчика она не хотела бы видеть поджидающим ее где-нибудь во мгле, а темнота тут укрывала все, что лежало в пределах руин, которые он именовал своим хутором. Дети потихоньку выбрались на солнечный свет, чтоб проводить их. Путники не услыхали ни одного прощального слова, даже когда Бекка погладила самых маленьких по головкам и наградила их сестринскими поцелуями. Они не отшатывались при ее прикосновении, но ощущение было таким же, как если б ее губы дотронулись до щек тряпичной куклы. Когда Гилбер остановился шагах в сорока от развалин и повернулся, чтобы махнуть им рукой, все уже исчезли из глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151