— Ты не можешь из него стрелять, Бекка! — Его голос дрожал, будто Адонайя хотел подавить душащий его смех. Явно пытался скрыть свой страх и сделать вид, что ничего не боится. — Выстрел будет столь громким, что потолок рухнет на нас обоих, как когда-то рухнул на Самсона храм филистимлян. Эти штуки стреляют с такой силой, что сюда сразу же сбежится весь хутор.
— Готова рискнуть. А вот захочешь ли рисковать ты, это вопрос. Твой череп разлетится на куски, Адонайя, его лицевые кости разлетятся и вместе с кровью врежутся прямо в мозг. — Бекка говорила это тем же тоном, каким отвечала уроки Кэйти в случаях, когда точно знала правильный ответ. Ее уверенность в себе не оставляла места для сомнений, лишая Адонайю всякой надежды. — Конечно, они прибегут, но только для того, чтоб найти тебя мертвым, изуродованным хуже, чем если бы на тебя упал храм. Половина твоего черепа будет снесена, с лица сорвется все мясо, так что им придется поднапрячься, чтобы вспомнить, как ты выглядел раньше. Как тебе это нравится, Адонайя?
Бекка говорила совершенно спокойно, убедительно, одновременно поднимая ствол револьвера так, чтобы ее взгляд совпадал с металлической шишечкой на конце ствола. — Так что если ты очень попросишь, я тебе все это обеспечу.
Адонайя ничего не ответил. Он только раз открыл рот, но словам так и не удалось родиться на свет, и рот остался открытым. Он лежал, время от времени сглатывая слюну, а его руки странно шевелились, трепыхаясь, будто крылья птицы.
Пытается отогнать меня, думает, что ему надо проснуться, и померещившийся ему кошмар исчезнет. Если бы Бекка улыбнулась хоть чуточку шире, ее щеки наверняка лопнули бы, как кожура переспелого фрукта. Ее передние зубы совсем обсохли — она со свистом втягивала в себя воздух — спокойная и холодная, как оружие в ее руках.
Адонайя даже не пытался сказать что-нибудь. Он не двигался, не моргал, он почти не дышал — во всяком случае, Бекка не видела, чтобы его ребра подымались при вдохе. Молчание и неподвижность спустились на него подобно покрывалу, сползающему с колыбели как бы само собой, под влиянием собственной тяжести.
— Ладно. — Слова Бекки были тихи, как падение пушинки. Она не рисковала говорить громко, чтобы не разрушить чары, сковавшие Адонайю. — А теперь слушай. Слушай внимательно и делай, как я прикажу. Тогда я, возможно, оставлю тебе жизнь. — Она заметила сомнение, мелькнувшее в его глазах, и ее лицо снова ощутило боль при усилии сдержать улыбку. Вместо этого она слегка кивнула. — Я сказала это, Адонайя, ты расслышал верно. Я поклянусь тебе именем Господа нашего и Пресвятой Девы Марии, если хочешь, что так оно и будет. Если ты исполнишь то, что я прикажу, именно так оно и будет. Я обещаю, я клянусь. Я покидаю Праведный Путь, и мне плевать, кто будет тут альфом, после того как я уйду. Я не хочу новой Чистки, если ее можно избежать. Когда я получу то, что мне нужно, ты можешь взять все, что останется.
Его губы дрогнули, как будто он колебался между желанием спросить ее о чем-то и страхом перед тем, что может случиться, если его вопрос не понравится. Бекка слегка кивнула, чтобы он понял: может быть, она и ответит на один вопрос.
— Куда? — Его слова были похожи на звук, который производит песок, пересыпающийся в песочных часах. — Куда ты пойдешь?
Спрашивать он мог, а вот заставить ее отвечать было не в его силах, и понимание этого было как укрепляющее для ее сердца. Как будто жар ее тела внезапно зажег нечто, вспыхнувшее ярким белым светом. Он больше не сможет принудить меня ни к чему! Понимание этого вызвало воспоминание о причиненной ей боли и одновременно подняло ее настроение на недосягаемую высоту. Радость переполняла какую-то часть Бекки от пальцев ног до макушки. Благодарность била в ней через край, благодарность тому давно исчезнувшему торговцу Коопа, который так пленился Елеазаром, что оставил ее па этот револьвер. Тот человек, кто бы он ни был, дал куда больше, чем сам мог предположить. Если бы был способ узнать его имя, когда она принесет Шифру к вратам города, она от всего сердца предложила бы ему Поцелуй и Жест в благодарность за полученную свободу.
Но другая часть Бекки все еще кровоточила. Эта часть получила такую глубокую рану, что она проникла до самых костей, так что вряд ли даже благодетельное лекарство радости сможет когда-нибудь залечить ее. Бекка заставила эту боль уйти, а сама целиком сконцентрировалась на стоящей перед ней задаче.
— Туда, куда мне надо попасть сначала, ты сам отведешь меня, Адонайя.

Как странно ощущать этот холодный бриз на склоне холма и знать, что ты здесь в последний раз. Как странно стоять здесь, прислушиваясь, когда еще недавно исходившие отсюда звуки приводили ее в такой ужас. Бекка пожала плечами и внимательно вгляделась в ночную тьму, одновременно изо всех сил напрягая слух. Как ей казалось, материя ее платья шелестит и шуршит слишком громко. Сверток за спиной увязан довольно плохо — у Адонайи тряслись руки, но когда они с Шифрой будут в безопасности, у нее найдется время, чтоб перевязать этот узел.
Луна стояла уже высоко на рано потемневшем небе. Жаль, что она не полная, Бекке не помешало бы побольше света. Когда она прибежала сюда в последний раз, времени было в обрез. Необходимость спешить сделала ее неосторожной. Ей надо было спрятать Шифру и вернуться на ферму, пока никто не обнаружил ее отсутствия и не заметил направления, откуда она возвращалась. Холм был небольшой, но довольно широкий, так что Бекка запуталась и никак не могла сразу определить то место, где она спрятала девочку.
Адонайя стоял возле нее на коленях, лицом к вершине, как ему и было приказано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151