Когда же, немного, спустя, к собравшимся присоединился пронырливый Отохая, тоже отдыхавший, по его словам, по соседству на даче – в зале стало уже многолюдно.
Раздвинули фусума, разделявшие надвое зал во втором этаже; с деревьев, покрытых пышной зеленью, падали в чарки с вином зеленые листья, благоухающий ароматом роз ветерок обвевал разгоряченные вином лица. Лето уже вступило в свои права; оно чувствовалось и в цветах подсолнечника, вытянувшихся живой оградой, и в красных и белых азалиях и в криках лягушек; природа быстро приходит в себя после недолгого опьянения грозами весны: в противоположность природе, собравшиеся в зале с каждой минутой хмелели все сильней и сильней. И хозяину и гостям предстояло вторично пировать сегодня вечером на даче у Одани, и поэтому – вначале они пытались воздержаться от сакэ и больше поглядывали на бокалы, чем пили. Но количество осушенных чарок все росло. Первым захмелел толстый рослый граф Коминэ, похожий на Кинтоки из Дайдзинкоку. Кинтоки из Дайдзинкоку – легендарный силач и богатырь, герой японского средневекового фольклора. Куклы, изображающие Кинтоки (иначе – Кинтаро) румяным мальчиком с необыкновенно развитой мускулатурой, широко распространены в Японии и в настоящее время.

Граф Сираи уже приставал к Осада, вызывая его помериться силой рук. Виконт Хара вцепился в Отохая и читал ему целую лекцию о европейской драме.
Граф Кавабата, окружив себя гейшами, напевал песенку собственного сочинения, а граф Фудзисава, в самом безмятежном расположении духа – куда делись тучки, омрачившие было сегодня утром его горизонт, – не выпускал из руки чарку, и чем больше ему подливали, тем веселее становилось у него на душе.

2

День угасал, а веселье в зале все разгоралось. Порядок мест постепенно нарушился, чарки перемешались, гости сидели кто группами, кто поодиночке. Граф Фудзисава прислонился спиной к перилам балкона, курил сигару, поглядывая на висевшую в нише картину – сокровище и гордость хозяина, – представлявшую собой надпись из семи иероглифов, семи шедевров каллиграфического искусства – «Прозрачна белизна цветенья сливы, а ивы зелень глубока», – и с увлечением спорил с поэтом Тобоку и с хозяином дома о том, какая поэзия выше – Танская или Сунская.
Граф Кавабата играл в «го» Го – игра, отдаленно напоминающая шахматы.

с Сугимото – борьба шла не на жизнь, а на смерть, а виконт Утаи, уничтожая одну за другой маринованные китайские сливы, следил за игрой и поддразнивал:
– Воевать вы, Кавабата-кун, мастер, а вот по части «го» слабоваты!
Граф Сираи беседует с графом Коминэ на южном диалекте, звучащем так причудливо, что впору приглашать переводчика; они обсуждают, что лучше украшает сад – розы или золотые рыбки; виконт Хара, не смущаясь отсутствием слушателей, громко декламирует выученный недавно отрывок из пьесы «Цветок в горшке» и явно наслаждается собственной декламацией. Граф Хисида, сняв с полочки в нише фарфоровую статуэтку барсука, держит ее в руке, мысленно сравнивает с собственным сокровищем и гордостью – бронзовой статуэткой богини Каннон, Каннон – богиня Каннон (по-китайски Гуанъ-инь) – буддийское божество; изображаемая в образе прекрасной женщины, богиня Каннон олицетворяет любовь, милосердие и сострадание.

и прикидывает в уме, дорого ли она стоит.
Граф Нандзё, расположившись вместе с Отохая посредине зала, пьет и смеется с гейшами. Сейчас он подзывает хозяина.
– Хияма-сан, у вас сегодня замечательный, можно сказать, изысканный прием, но такая вульгарная личность, как я, скучает без сямисэна. Пусть сыграют, я хочу сплясать. Эй, Бинта, бери сямисэн!
– Нандзё-кун большой мастер по части танцев! – Отохая, смеясь, проводит рукой по голове.
– Нандзё-кун опять начинает свои затеи! Перестань, перестань! Испортишь замечательный день! – вмешался граф Осада. В правой руке у него кисть, а в левой рулон бумаги. На лице графа отражаются муки творчества – он собирается подарить обществу поэтический экспромт.
– Осада-сан, можно я открою секрет? Господа, Осада-сан у нас поэт, но… э-э… как бы это сказать, в то же время он на все руки мастер. Разрешите отрекомендовать вам сего достойного мужа – именно этот Осада-кун, который сидит сейчас перед вами с таким добропорядочно строгим видом, на самом деле еще с тех времен, как он воевал в отряде «кихэйтай», большой герой по части…
Присутствующие разражаются дружным смехом. Граф Осада кисло усмехается.
– А что, господа, не сложить ли нам всем вместе стихотворение или какую-нибудь надпись в память о сегодняшнем дне, когда под одной крышей собрались все выдающиеся люди страны? – граф Фудзисава, сияющий благодушием и довольством, вошел в комнату.
– Превосходная идея, сейчас я распоряжусь, чтобы принесли тушь! – поднялся с подушки хозяин, барон Хияма.
Граф Нандзё разгладил усы и рассмеялся.
– Это уж слишком жестоко со стороны Фудзисава-сан. Как видно, ему хочется меня помучить. Хорошо, я приму участие в сочинении стихов, но за это пусть Фудзисава-сан со мной станцует… Ладно?
– Но я совершенно бездарен по части плясок…
– Неправда, неправда! Может ли быть, чтобы Фудзисава-сан, положивший начало балам и танцам, не умел сплясать народную пляску? Играй же, Бинта! В политике я, так же как и граф Фудзисава, целиком придерживаюсь принципов европеизации, но что касается искусства и женщин, то здесь я полностью разделяю теорию «сохранения национальных особенностей».
– Хорошо, в таком случае спляшите сперва вы сами.
– Без сямисэна я не могу.
– Да зачем тебе сямисэн?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105