– В самом деле? Он умеет сам ходить за супом? Ах ты, славный песик! Сюда, Нэд, поди же сюда! – Тэруко манит к себе собаку.
Но Нэд, не обращая ни на кого ни малейшего внимания, только оглянулся по сторонам, прижался огромным туловищем к золотистому кимоно хозяйки – маленькая госпожа была всего лишь на вершок выше своего грозного вассала – и, склонив могучую голову, не успокоился до тех пор, пока крохотная ручка не потрепала его по шее.
– Нэду очень нравится здесь, в Асабу, правда, барышня? – сказала Тиё. – Недавно господин насильно увез Нэда с собой. Так он сразу же оборвал цепь и прибежал обратно!
– Неужели? Ах ты, умный песик! Но только пугать журавлей очень нехорошо, слышишь? Скверная собака! – европейское платьице обеими руками обхватило «скверную собаку» за шею, но тотчас же с криком отпрыгнуло в сторону. Язык Нэда широким мазком прошелся по лицу Тэруко.
Дети дружно расхохотались.
– Ой, да он лижется!
– Эй, Нэд, возьми! – маленький виконт швырнул ветку камелии на самую середину пруда. Нэд только снисходительно покосился, но не двинулся с места, словно не желая утруждаться из-за подобной малости.
– Э, да ты, оказывается, лентяй!..
– Вовсе он не лентяй. Просто эти собаки не идут в воду… – обиженно проговорила Митико.
– А наш Джон прекрасно плавает, да еще в каких глубоких местах! Правда, Тэру-тян?
– Так ведь наш Джон – охотничья собака, да, Митико-сан?
– Ну и что же что охотничья? Какая ни есть, а собака же!.. Такой огромный, а плавать не умеет…
– Так ведь вы тоже не умеете, например, играть на, кото! Кото – Тринадцатиструнный щипковый музыкальный инструмент. В соответствии с средневековой традицией умение играть на кото считалось обязательным для женщин из аристократической среды.

– сердито отрезала Митико.
Молодой барин слегка покраснел и уже открыл было рот для достойного ответа, но смолчал и с рассерженным видом принялся швырять в пруд цветы.
– Митико-сан, можно, я немного покатаюсь верхом на Нэде? – попросила Тэруко.
– Лучше не надо, лучше не надо! – вмешалась Тиё.
– Да нет же, что тут страшного? Дома я всегда катаюсь на ослике… Ну-ка, Тиё, подержи Нэда, чтобы он стоял тихо… Нэд, слышишь? Сейчас я буду кататься на тебе верхом, стой же смирно!
Тэруко с трудом вскарабкалась на спину собаки.
– Ой, как мягко, как удобно! Я сяду боком, как европейцы. Вот только жаль – нет уздечки… Из чего бы сделать уздечку?
– Хочешь? – Митико сняла с себя и подала ей венок из камелии.
Ну как отказаться от такой всадницы, да еще с такой прекрасной уздечкой? Нэд с достоинством двинулся вперед.
– Но-но-о! Киёмаро, возьми лошадь под уздцы, ладно?
– Есть! Давай… Ну, пошли! Бегом, марш! – мальчик взялся рукой за ошейник и с силой дернул вперед.
Юная виконтесса пронзительно взвизгнула и шлепнулась на землю. Поднимаясь, она громко заплакала, закрывая лицо руками.
– Ты ушиблась? Ушиблась? – подбежала к ней Митико. Тиё суетливо отряхивала пыль с платья гостьи.
– Негодный, скверный мальчишка! Подожди, подожди, я все скажу маме!
– Нюня!
– Погоди, погоди же! Испугался? Что, небось испугался?
– Ну и говори! Подумаешь! Нисколько даже не испугался!
Терпение Тэруко, как видно, окончательно лопнуло. С быстротой зайца она пустилась бежать по направлению к беседке, стоявшей на Холме Вишен.
– Тэруко-сан! Тэруко-сан! – Митико бросилась вдогонку, рукава ее кимоно развевались. Следом за Митико побежала и Тиё. За ними с встревоженным видом кинулся Нэд.
Сцена осталась за единственным актером – молодым барином.
– Нюня! – еще раз язвительно бросил он вслед убегавшим, а затем обескураженно почесал в затылке.
Впрочем, еще через минуту он лихо повернулся на каблуках и громко запел: «Мы – армия закона!» «Мы – армия закона» – начальные слова популярной после революции 1868 г. песни, в которой воспеваются подвиги легитимистской армии, победившей войска феодального правительства.



4

К югу от пруда на невысоком Вишневом Холме у самой воды, в снегопаде облетающих лепестков вишен, стояла крытая хворостом беседка, над входом в которую виднелась надпись «Беседка цветочных туч». Здесь, за вырезанным из древесного пня столом, на котором стояли чашечки с кофе, ваза с апельсинами и другое угощенье, в креслах, тоже вырезанных из пней и покрытых розовыми атласными подушками, за дружеской интимной беседой сидели две дамы.
Одна из них, по-видимому хозяйка, была очень красивая хрупкая женщина лет тридцати. Лицо ее, пожалуй, несколько чересчур бледное и правильное, в сочетании с усталым выражением глаз и худобой щек производило какое-то грустное впечатление. Что-то мрачное было во всем ее облике. Но это были лицо и облик родовой аристократки, унаследовавшей внешность хэйанских красавиц, Хэйанская красавица. – Так называемая «эпоха Хэйан» (IX–XII вв.) была ознаменована в истории японской культуры пышным расцветом культуры, сосредоточенной главным образом вокруг императорского дворца в Киото. Этот период считается «эпохой классической древности» для Японии. Эпитет «хэйанский» стал синонимом благородства, изысканности, строгого вкуса.

внешность, в которой при всем желании невозможно найти ни одной вульгарной и пошлой черточки. Ее черные как смоль волосы были убраны в небольшую прическу «марумагэ». Одета она была в шелковое кимоно серого цвета с тонким рисунком, изображавшим мелкую рябь на воде. Поверх него было накинуто другое кимоно, с набивным рисунком, повязанное поясом из скромной ткани «хонгоку». На черном шелковом хаори виднелись гербы в виде бабочек с поднятыми крыльями, из-под хаори чуть выглядывал ворот, тоже черный, с вышитым по шелку узором цветущей сливы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105