Наконец, однажды мсье де Сегиран вернулся в Кармейран с приговором, присуждавшим мсье де Ла Пэжоди грести на королевских галерах. Мадам де Сегиран не выказала ни удивления, ни сожаления и отнеслась к этому с мудрым равнодушием, что послужило для мсье де Сегирана новым поводом лишний раз восхититься своей женой. Обыкновенно женщины принимают близко к сердцу подобного рода дела и предвосхищают заключение судей, мысленно ставя себя на их место. Они производят следствие, защищают и обвиняют, совещаются сами с собой и выносят приговор на основании личных впечатлений и любят составлять себе убежденнейшее мнение о том, что им совершенно неведомо. И эксские дамы поступали точно так же, причем даже держали пари о том, что будет с бедным Ла Пэжоди. Одни видели его колесованным, другие обезглавленным или сожженным заживо и заранее решали вместо парламента как кому вздумается, что свидетельствовало о некоторой беспорядочности их мыслей и непозволительном высокоумии. А потому мсье де Сегиран весьма хвалил свою жену за то, что она не погрешила тем же и держалась в стороне от нелепого пустословия. Какое им, действительно, было дело, ей и ему, до участи мсье де Ла Пэжоди, с которым они, слава Богу, были знакомы довольно поверхностно, да и то виноват был кавалер де Моморон, когда, видя, как он скучает, они пригласили в Кармейран, чтобы его развлечь, мсье де Ла Пэжоди с его флейтой. Поэтому не кто иной, как кавалер, был ответствен за прискорбное событие, приведшее мсье Паламеда д'Эскандо к смерти, а мсье де Ла Пэжоди к тому печальному положению, в коем он очутился, событие, никоим образом их не касавшееся ни своими обстоятельствами, в которых им не в чем было себя упрекнуть, ни своими последствиями, о которых не они были призваны рассуждать, ибо разве не судьям надлежало дать этому делу завершение, почитаемое ими уместным, что, впрочем, они и не преминули учинить.
Мадам де Сегиран тем легче соглашалась с этими речами мсье де Сегирана, что внимала им так, как если бы они были обращены совсем не к ней, а к кому-то другому. Она слышала их звук, но не понимала их смысла. Они раздавались в каком-то отдалении, где самой ее не было. О чем это и о ком ей говорит мсье де Сегиран? Ее рассеянный ум уходил в себя и переставал применяться к тому, чего от него хотели. Он был всецело занят одним раздумьем, поглощавшим мадам де Сегиран сполна и похожим на изумление и оторопь перед самой собой, из которых она не выходила, не находя в себе ничего из того, чем она была прежде.
И действительно, это было поистине какое-то чудо, восхищавшее мадам де Сегиран своей волшебной неожиданностью. Оно заключалось в ощущении необычайного спокойствия и отрешенности, и ей надо было сделать над собой усилие, чтобы припомнить стремительные события, ввергшие ее в эту пучину блаженства. Мадам де Сегиран чувствовала себя как бы разом освобожденной и очищенной от пагубного пыла, отравлявшего ее плоть своим жгучим ядом. Пламя сладострастия, вспыхнувшее в ее жилах, вдруг потухло, и от него не осталось даже остывшего пепла. От терзавшего ее душу и тело греха не сохранилось ничего. Он умер, как если бы свершение исчерпало его силу или как если бы острие шпаги мсье де Ла Пэжоди убило его, подобно ужасной ядовитой твари, которой она могла не бояться больше. Она чувствовала себя от него настолько свободной, как если бы он никогда не существовал, и это освобождение поистине обладало всеми свойствами подлинного чуда. Господь, позволивший образоваться в ней нечистому желаию, которому она поддалась, пожелал его пресечь, и нельзя было не быть подавленной этой ослепительной благодатью, разом рассеявшей обольщения и призраки плоти. А между тем, когда ей удавалось сосредоточить свою мысль на том как бы безумии, которым она была охвачена, она невольно вспоминала его грозную силу. Разве не должно было оно быть чрезвычайным, если ей пришлось отдать ему в снедь свой стыд и свою честь, если в своем отчаянии она измыслила примененную ею ужасную уловку и придумала использованную ею опасную хитрость, чтобы утолить мучившее ее вожделение? Так она опустилась до постыднейших поступков, до таких позорных действий, что теперь едва могла себе их предтавить. Неужели это она сознательно избрала мсье де Ла Пэжоди сообщником своего греха; взяла его наставником в познании зла, пригласила его в Кармейран под предлогом игры на флейте и впустила к себе в комнату, из которой предварительно удалила мсье де Сегирана; обрекла ему свое тело и отдала его самым чувственным ласкам, упиваясь наслаждениями со сладострастным неистовством и с каждым днем все больше прилепляясь к проклятой игре объятий и поцелуев? Неужели это она была неверной женой и бесстыдной любовницей вплоть до того мгновения, когда очнулась от греха и вдруг постигла его тщету, видя, как он развеивается кровавым дымом?
Вспоминая это прошлое, мадам де Сегиран снова видела трагическую ночь, появление Паламеда д'Эскандо, мсье де Ла Пэжоди, выскакивающего из чулана со шпагой в руке, и кровь, струящуюся по ступеням лестницы; но, если не считать этих мгновений, она удивлялясь чудесному спокойствию, наступившему в ней, тому, что она называла своим блаженством. Она чувствовала себя как бы праздной от покинувшего ее греха, а вместе с ним она забыла все остальное. В ее мыслях мсье де Ла Пэжоди был всего лишь смутной и уменьшенной тенью.
Что ей до того, что какой-то там мсье де Ла Пэжоди посажен в тюрьму и предается суду! Чего от нее хотят, рассказывая ей, что дело этого мсье де Ла Пэжоди плохо благодаря каким-то там ножнам, найденным в кармейранском саду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79