Итак, предположив, что город будет обложен 13 или 14, это самый дальний срок для того, чтобы Гартман успел выслать свое семейство из Страсбурга, оно должно выехать из города не позже, как через двое суток, а то все сообщения будут прекращены и оно попадется в руки немецких войск. Вот в чем я могу вас уверить. Теперь позвольте мне спросить, каковы ваши намерения.
— Мои намерения честны. Я люблю дочь Гартмана и имею только одно желание, одну цель: жениться на ней.
— Это цель, действительно, честная, и если молодая девушка вас любит, я не вижу, что может мешать этому союзу.
— Я уже имел честь сказать вам, что люблю дочь Гартмана; остальное не значит ничего. Этот союз будет не первый, в котором до свадебного обряда жених и невеста не знали друг друга, или, по крайней мере, были равнодушны друг к другу, а между тем эти союзы по большей части были очень счастливы впоследствии.
— Пусть так, об этом я не стану спорить с вами.
— Позвольте мне сделать вам одно простое замечание, — сказала баронесса, смеясь, — что жених и невеста равнодушны друг к другу или совсем не знали друг друга до свадьбы, это случается редко, но все-таки бывает иногда. Случается также, что зная, они ненавидят друг друга. Не боитесь ли вы попасть в это неприятное положение, любезный Поблеско?
— Это мое дело, — ответил он сухо.
— Это правда, и сохрани меня Бог вмешиваться каким бы то ни было образом в ваши частные дела. Я достаточно занята своими, особенно в эту минуту.
— Продолжайте, — сказал банкир голосом слегка насмешливым. — Я обязался вам услужить. Сообщите мне, каким образом я могу это сделать.
— Очень просто: я жду от вас только двух вещей.
— Каких?
— Я желаю, чтоб вы меня предупредили в тот день, когда дочь Гартмана выедет из Страсбурга.
— Это довольно легко. А потом?
— Я жду от вашей обязательности письма, которое отворило бы мне настежь двери дома, где я мог бы поместить девицу Гартман до того дня, когда буду иметь возможность жениться на ней.
— Это труднее, — ответил банкир, — и я не вижу…
— Вот в этом я могу быть вам полезна, — с живостью сказала баронесса, — вы желаете, без сомнения, ненарушимого убежища, в котором ваша любовница…
— Моя любовница! — перебил Поблеско, выпрямляясь.
— Извините, я ошиблась; я хочу сказать, та особа, на которой вы намерены жениться, находилась бы в безопасности, и скажем просто, где никто не мог бы ее найти. Так ли?
— Действительно, так.
— Это ненарушимое убежище, где никто не вздумает отыскать эту девицу, находится у вас под рукой.
— Что хотите вы сказать? Я не понимаю вас, баронесса.
— Стало быть, я очень дурно изъясняюсь, — возразила она, смеясь, — эти раскольники, о которых мы говорили, эти свирепые пуритане, эти братья Штаадт — словом, столь преданные нашему делу, знаете?
— Ну, что же, баронесса?
— Ничего не может быть легче как поручить ее им. Они с радостью возьмутся охранять эту молодую девушку. Только надо уметь за это взяться.
— Я, право, не знаю, серьезно или с насмешкой дали вы мне этот совет, — сказал Поблеско, ударив себя по лбу, — но я им воспользуюсь. Теперь я сам постараюсь заставить братьев Штаадт принять мои предложения.
— Когда настанет минута, — сказал банкир насмешливым голосом. — Птица еще не в клетке. Есть пословица, которая говорит, когда погонишься за двумя зайцами, то не поймаешь ни одного. А вы знаете, господин Поблеско, что пословицы — это мудрость народа.
— А я, — сказал барышник, качая головой, — не люблю этих любовных историй и похищений. Черт побери! Мы заговорщики, а не влюбленные. Поверьте, Поблеско, оставьте в покое этого ребенка. После войны просите ее руки у ее отца. Он будет очень рад отдать ее вам, особенно, видя каким кредитом будете пользоваться вы, если дела пойдут хорошо.
— Вы это думаете, господин Мейер?
— Это, по крайней мере, логично.
— Было бы, не будь небольшого обстоятельства, неизвестного нам.
— Какого?
— Молодая девушка, о которой идет речь, не только не любит меня, но любит другого, за которого помолвлена.
— В какую кашу затесались вы, любезный Поблеско! Вас не только общиплют порядком, но берегитесь, вы рискуете вашею головой.
— Хорошо. Пусть будет то, что угодно Богу. Мое намерение принято; я женюсь на этой молодой девушке или падет моя голова.
— Ваша голова падет. Это не представляет для меня ни малейшего сомнения, а я умываю себе руки. Только умоляю вас, любезный Поблеско, не вмешивайте меня во все эти дела, в которых я ничего не смыслю. По милости Божией, я закоренелый холостяк и поклялся, что никогда женщина не заставит меня сделать ни малейшей глупости.
— А! Не опасайтесь на этот счет, — с пренебрежением ответил молодой человек. — Я никогда не обращусь к вам.
— Я благодарен вам заранее.
— Полно, полно, господа! Вернемся к нашим делам. Я вам замечу, что уже около пяти часов утра. Стекла побелели от рассвета. Надо заняться вашим отъездом. Через час калитка в каменных воротах будет отперта для крестьян, привозящих в город провизию. В эту-то калитку выходите вы все трое. Вы, господин Мейер, первый. Десять минут спустя выйдет баронесса; крестьянский костюм и корзинка на руке послужат ей защитой. В случае надобности она сошлется на Поблеско, который будет идти в нескольких шагах за нею. Он так известен, что против него не может быть возбуждено ни малейшего подозрения. Вот все устроено. Ступайте не торопясь, словно гуляете, в Шильтигейн, войдите во второй дом по правую руку, вы увидите там толстяка, пузатого, толстощекого, с лицом, красным как вишня. Это хозяин гостиницы. Его зовут Фёдер. Поклонитесь ему и скажите: «Здравствуйте, господин Фёдер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159