Хотя патруль, по-видимому, подвигался вперед твердо и смело, он, в сущности, соблюдал величайшую осторожность.
Каждый из тех, кто составлял этот странный патруль, сознавал весь ужас своего положения и тех опасностей, которым подвергается; все понимали, что жизнь их на волоске и зависит от пустой случайности, что одна смелость могла доставить успех их безумно отважному предприятию.
Они не сделали еще двадцати шагов по улице, в которую своротили, когда в ушах их раздался звон оружия и сильный голос крикнул в тумане:
— Wer da?
Мишель ответил.
Почти мгновенно вынырнула из мглы группа людей, перед которыми солдат нес большой фонарь.
Это пришли осмотреть патруль.
Пока происходил осмотр, то есть две-три минуты, не более, французы выносили невыразимую пытку. Вся кровь приливала к сердцу. От этого первого испытания, быть может, зависеть будет успех всего их предприятия.
Три минуты показались им веком.
Поменявшись паролем и лозунгом, офицеры отдали шпагами друг другу честь, и патруль пошел дальше, медленно, равномерно и холодно по наружности, но каждый из этих храбрецов, которые, не колеблясь, пожертвовали бы жизнью, невольно еще содрогался от ужаса.
Некоторые даже, если послушались одного чувства самосохранения, бросили бы оружие и безумно кинулись бежать со всех ног, разумеется, чтоб пасть в нескольких шагах далее, где их безжалостно закололи бы.
Между тем они касались друг друга локтями.
Решимость одних внушила бодрость другим и они твердо выстояли на своем месте.
Множество постов пройдено было таким образом без малейшей помехи или затруднения.
Пруссаки, овладев городом и сосредоточив вокруг него многочисленные войска, не могли думать, чтоб возможно было рискнуть на такой безумно-отчаянный способ бегства.
Именно безумство предприятия этих мужественных солдат и уверенность неприятеля и доставили успех смелому замыслу.
Около часа пополуночи, то есть часа два по выходу из кабака дяди Буржиса, патруль дошел до Баланских ворот.
Там представилось больше затруднений. Переговоры длились долго, не потому чтоб прусский офицер имел малейшее подозрение, но он оказался щепетильным служакой и находил странным, что патруль выходит из города, когда не видал, чтоб он входил.
Не позволяя себе увлечься гневом, который кипел в душе, Мишель, все с видом холодным и спокойным, наконец, успел рассеять его сомнения и ворота отворились.
Патруль вышел.
Перед ним расстилалось теперь обширное пространство. Стены Седана не охватывали уже со всех сторон, словно могила, несчастных пленных. Они вдыхали полною грудью живительный деревенский воздух. С этой минуты ход патруля был скорее прогулкой, которой ничто не мешало.
Дорогою Мишель собрал некоторые необходимые сведения, без которых беглецам нельзя бы сделать и ста шагов от городских валов.
Таким образом они прошли Балан, Базейль и к трем часам утра были на крайней черте прусских аванпостов, где увидали в пятидесяти шагах часовых, которые с ружьем на плече медленно расхаживали с беспечностью солдат, уверенных, что им нечего опасаться нападения.
Мишель остановил свой маленький отряд посреди густого перелеска в двух километрах от Базейля и приказал солдатам собраться вокруг него.
— Любезные товарищи, — сказал он, как скоро приказание его было исполнено, — мы совершили чудо смелости и отваги; нам удалось пробраться благополучно через все прусские войска, расположенные в Седане и его предместьях. Теперь мы достигли крайней черты неприятельских аванпостов. Менее чем через час займется день и продолжать нашу роль патруля было бы, по моему мнению, верхом безрассудства. Пешие патрули не заходят за черту аванпостов. Если нас и не узнают, то во всяком случае остановят и станут расспрашивать, а там и в плен возьмут опять. Вот что я полагал бы сделать. Мы дойдем до самого рубежа леса. Там вы притаитесь, а я с тремя из вас, говорящими по-немецки, подойду к ближайшим часовым. Этих двух часовых мы заберем, и когда вы услышите крик совы, выходите из леса беглым шагом и ступайте все прямо, пока на нас не наткнетесь. Если план этот не удастся и нас убьют, бегите врассыпную. Некоторые из вас, надеюсь, спасутся; но я не полагаю, чтоб мы потерпели поражение. Итак, не унывайте, а главное, ни слова возражения; надо действовать. Это последняя предстоящая нам борьба и я убежден, что мы останемся победителями.
Мишель протянул обе руки товарищам по несчастью, которые крепко пожали их, не говоря ни слова, и небольшой отряд опять двинулся в путь.
Вскоре достигли опушки леса.
В двадцати шагах, не более, два прусских часовых расхаживали взад и вперед, встречаясь на половине дороги.
— Вот кого мы постараемся захватить в плен, — тихо шепнул командир. — Держите ухо востро и будьте наготове.
Солдаты присели за кусты.
Спустя минуту часовые остановились, поставили ружья перед собою и принялись беседовать.
Мишель сделал круг и вышел из лесу в другом месте в сопровождении не трех, а четырех человек, так как Паризьен ни за что не хотел от него отстать.
Увидав, часовые, разумеется, приняли их за разведчиков и окликнули:
— Wer da?
Командир подошел, ответил на обычные вопросы и принялся, в свою очередь, расспрашивать.
Вдруг, прежде чем часовые успели опомниться и взяться за оружие или даже крикнуть на помощь, они очутились перевязанными и с кляпом во рту.
Потом Паризьен с помощью эльзасцев обмотал им голову платком, чтоб они не могли видеть и выдать потом, по какой дороге скрылись беглецы, и несколько грубо, пожалуй, толкнул бедняков в ров. Исполнив это, он, согласно условию, крикнул по-совиному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159