– Со мной происходит то же самое под душем.– Я мало что понимаю в ее словах, – пробормотал Кула. – Это свидетельствует о неземной мудрости.– Без сомнения, и гуру ее был мудрейшим человеком, – вкрадчивым голосом заметил Чиун.Никто не стал оспаривать это замечание. И в первую очередь Римо.Программа закончилась, но святой жрец Лобсанг Дром Ринпоче так и не изменил своего мнения.– Это не бунджи-лама, – с горечью произнес он.– Неужели ты все еще не веришь тому, что видели твои ленивые глаза, жрец? – возмутился Кула. – Тому, что слышали твои уши? Это, конечно же, воплощение, тулку. Свет во тьме. Он...– Она, – поправил Римо.– Хорошо, она, – не стал спорить Кула. – Но ведь волосы у нее и впрямь огненного цвета. И говорила она о своих прежних жизнях.Лобсанг Дром сурово сузил глаза.– Я не могу принять все это.– Значит, надо посетить бунджи-ламу и лично во всем убедиться. Не станет же мастер Синанджу лгать!Чиун, словно предупреждая, бросил многозначительный взгляд на Римо, затем встал на ноги и вытянулся, будто сизая струйка дыма.– Есть некто, кто может вас убедить, – решительно проговорил он.– И кто же это? – спросил Лобсанг.– Старый бунджи-лама. Можно посоветоваться с ним.Взгляды всех четверых, включая и Римо, устремились на заклятый сундук.Махнув рукой в его сторону, Чиун сказал:– Римо, тебе предоставляется честь открыть сундук.– Я пас, – скорчив гримасу, ответил ученик.Все смотрели на него так, будто он произнес какую-то непристойность.– Это большая честь! – подстегнул его Чиун.– Хорошо, хорошо. – Римо приблизился к сундуку. Тот на удивление оказался незапертым: медные защелки открылись достаточно легко. Откинув крышку, Уильямс поспешно отступил в сторону.Отпрянуть его заставил запах, а вовсе не то, что он увидел. Чтобы замедлить разложение и приглушить запах, в сундук была насыпана соль.Все пространство занимала мумия. Бунджи-лама, сложив руки на коленях, застыл в позе лотоса. Облачен он был в траченное молью выцветшее золотое одеяние. Вместо лица – лишайник и плесень, на месте глаз – черные провалы. Сквозь тонкие иссохшие губы виднелись уцелевшие зубы. В руках мальчик держал какую-то бронзовую вещицу, похожую на гантели.– Какой же он маленький, просто карлик! – удивился Римо.– Бунджи-ламе не исполнилось еще и пятнадцати, когда он покинул это тело.Уильямс скривился.– Вы что, не хороните своих покойников?– Когда тибетец умирает, – объяснил Лобсанг Дром, – ему устраивают «небесные похороны». Тело относят на открытое место и, лишь после того как стервятники склевывают его до костей, хоронят.– Таким образом вы экономите много места на кладбище, – сухо обронил Римо, – да еще и развлекаете ребятишек.Лобсанг Дром посмотрел на его исподлобья.– А как вы обходитесь со своими покойниками?– Их кладут в деревянные гробы и погребают в земле.– Значит, ваш ячмень попахивает мертвечиной, – произнес Лобсанг Дром.Римо даже оторопь взяла от подобного умозаключения.– Бунджи-лама всегда восседает в торжественной позе, – вмешался Кула, – пока не найдено его следующее тело. Лицо мумии обычно обращено на юг – в сторону долголетия. В этом проявляется почтение к старому телу, ибо не раз случалось, что старое тело указывало на новое.– Говорят, тело предыдущего далай-ламы через десять дней после смерти повернулось лицом на северо-восток. Именно на северо-востоке был найден новый далай-лама.– Подумать только! – изумился Римо.– Вот и спросим бунджи-ламу, правильно ли указал оракул на его нынешнее тело, – объявил Чиун.Все встали.Уильямс внимательно наблюдал за происходящим.Повернувшись лицом к мумифицированным останкам сорок шестого далай-ламы, Лобсанг Дром проговорил:– О Угаснувший Свет! Подай знак, о трижды благословенный, правильно ли указал оракул на Свет Народившийся.Старый бунджи-лама молчал. В его пустых глазницах ползали тени, порождаемые мерцающим светом цветного телевизора.Из динамиков послышался голос Скуирелли Чикейн:– Гуру сказал мне, что я, по всей видимости, узнаю свое истинное предназначение после шестидесяти.– Почему, детка? – поинтересовалась Пупи Серебряная Рыбка.– Потому что в шестьдесят женщина становится старухой.– Ты хочешь сказать: ведьмой?– Это предрассудок. Старуха всегда была символом женской мудрости. В свой шестидесятый день рождения я и обрету мудрость.– Сладкая моя, – рассмеялась Пупи, – если в шестьдесят ты будешь выглядеть так же замечательно, к слову «старуха» в энциклопедии придется сделать новую картинку.Пользуясь тем, что внимание присутствующих приковано к экрану, мастер Синанджу незаметно сунул руку в сундук и тут же вытащил ее обратно.Голова бунджи-ламы, отломившись от иссохшей шеи, покатилась по полу и остановилась перед телевизором как раз в тот момент, когда Пупи Серебряная Рыбка сказала:– Скуирелли Чикейн, я верю, что ты непременно узнаешь, каково твое предназначение в жизни, и выполнишь его.– Все слышали? – воскликнул мастер Синанджу. – Бунджи-лама сказал свое слово!– Бунджи-лама на экране или бунджи-лама, голова которого на полу? – уточнил Римо.– И тот, и другой! – воскликнул Чиун. – Покатив свою голову по полу, бунджи-лама открыл сокровенную тайну самым недоверчивым.– Недоверчивый прав, – вставил Уильямс.Дрожа всем телом, Лобсанг Дром повернулся к Чиуну и, низко кланяясь, проговорил:– Мне не следовало сомневаться в твоих словах, мастер Синанджу.Мастер Синанджу склонился в ответном поклоне, стараясь скрыть ликование, сиявшее на его лице. Какие же легковерные простаки эти тибетцы.– Это великое событие, – почтительно произнес Кула, – может быть, самое великое в моей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81