Г.И.Марчук

Описание моего пребывания в этом мире имеет в качестве своей основы мои регулярные отчёты в райуправление МГБ, а поэтому фиксирует лишь самые примечательные события, не задерживаясь на повседневной рутине жизни. Я не упомянул об очень многих событиях, составлявших фон моего пребывания: я почти полностью оставил в тени мою личную жизнь, которая, могу лишь сказать, была куда успешнее, чем амуры в стране с конвертируемой валютой; я ничего не упомянул о моих школьных друзьях, о грандиозном празднике в честь Маяковского, о первомайских демонстрациях, о физкультпарадах, о пионерлагере под Бердянском, о моем папе, который однажды – мир тесен! – увидел нас с Вальдемаром одновременно и был весьма удивлен.
Несмотря на мой неопределенный статус и постоянное опасение стать жертвой двойничества, жилось мне в СССР неплохо. Впрочем, здесь мало кому живется плохо, за исключением преступников (по причине суровости уголовных законов – германское влияние), диссидентов и евреев (да и то не всех – я уверен, окажись они в «свободном мире», скоро затосковали бы по советской прописке, гарантированной зарплате и музыке). Советский строй, действительно, стал той экологической нишей, в которой русский человек чувствует себя наиболее естественно. Я не стану играть роль заезжего иностранца, который, дабы заполучить внимание читателей, начинает с заявления о своей беспристрастности («Я расскажу только о том, что сам видел»), а кончает заведомой апологетикой («Если это коммунизм, то я тоже коммунист»). Я не был здесь иностранцем – в этом-то все и дело.
Основным отличием мироощущения советских людей от демократических россиян сразу оказывается его «просветительский» характер. Эти люди знают, что живут в самой лучшей стране мира, что цель жизни – в служении обществу, что в городе должно быть чисто, а в космосе должен быть мир. Отсутствие сомнения в этих истинах и есть счастье народа. По сравнению с нашим «электоратом» эти люди – неисправимые романтики, и в то же время их убеждения гораздо ближе к «цивилизованным», чем мировоззрение демороссиян. Нельзя сказать, чтобы они были благодушны: в их сознании существует особый мир борьбы – мир шпионских сетей, троцкистских наймитов, предателей и диверсантов, вредителей и врагов народа – сей термин до сих пор в ходу. Однако это удел ничтожной части общества – чинов МГБ и диссидентов, которые образуют своего рода взаимодополняющую структуру, и почти не заметны в повседневной жизни.
Всю свою жизнь советский человек может провести внутри одного из множества микрокосмов (есть микрокосмы науки, искусства, путешествий, детской культуры и т. д.), а «жизненные проблемы» здесь настолько смехотворны по сравнению с нашими, что совершенно не способны вернуть человека в реальный мир. Удивительная на первый взгляд жизнеспособность системы, которая в нашем варианте истории развалилась за несколько лет, объясняется прежде всего взаимным нежеланием власти и общества что-либо менять (в нашем мире подобный застой наблюдался последние 15 лет в Западной Европе, где даже главы государств не сменялись по два-три срока). Устойчивости положения способствует также полное отсутствие – по нашим меркам – информации о загранице. Точнее, информация о ней носит весьма односторонний характер. К примеру, любой советский школьник подробно расскажет о природе и истории Канады, может прибавить сюда кое-какие этнографические и статистические данные, но ничего не знает о повседневной жизни канадцев и, скорее всего, не видел ни одного канадского фильма. Переводная литература Дальнего Запада – преимущественно за авторством писателей-коммунистов, а фильмы об Америке, редко посещающие советские экраны, всегда исполнены социальной критики в стиле Сартра или Рея Брэдбери, так что у зрителей создается впечатление, что американцы весьма недовольны своим образом жизни. Большей популярностью пользуются американские фильмы о природе (Джеральд Даррелл, пожалуй, куда известнее Клинтона), хотя здесь пальма первенства принадлежит немцам (Бернгард Гржимек и др.) Вообще образ Германии и всей германской Европы на экранах – образ целого континента тишины и покоя, целой цивилизации, погруженной в созерцание своего прошлого. И это не так уж далеко от истины. Если в новостях говорят о загранице, помимо официальных сообщений из США или Англии обязательно передадут репортаж о марше бездомных или экологической катастрофе, а из Германии непременно будет весть об открытии очередного музея какого-то малоизвестного в СССР писателя или о театрализованном рыцарском турнире где-нибудь в Шварцвальде. Образ Рейха предстаёт неким Чистилищем, об обитателях которого стараются не говорить ни плохого, ни очень хорошего. Желтая опасность вносит особый, не имеющий аналогов в нашем мире, колорит в мировоззрение советских людей. Полувековое противостояние на Дальнем Востоке сделало ниппонскую тему самой воинственной и надрывной.
Потерпев поражение в Дальневосточной войне 1952 года, СССР берет реванш в искусстве, реванш если не победой, то хотя бы доблестью. За год моего здесь пребывания на трех каналах телевидения показали не менее об этой войне: сказывается отсутствие той Великой Отечественной, которая дала мощный толчок советскому искусству в моём мире. Здесь же поражение в войне с Ниппонией переосмыслено в ключе своеобразного жертвоприношения. При этом Ниппония интересует массовое сознание лишь с военной точки зрения, а ее культура и быт вновь оказываются в тени. Тропические же страны представляются, да и являются унылыми пространствами междоусобицы и разрухи, военных переворотов и средневековой бедности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61