Память“, великий русский писатель Аркадий Петрович Гайдар… Имя Гайдара присвоено его родному городу Арзамас, новой монументальной площади в Красносельском районе Ленинграда и малой планете № 60 019…»
– Да, это конец целой эпохи!
– Нет, целой эры!
– А его сын – этот самый Тимур – он работает в каких-то ветеранских организациях?
– Да, он второй секретарь ветеранов Дальневосточной войны.
– Слушайте, – спросил после некоторого молчания я, – а стипендия за сентябрь нам полагается?
– Руслан мне сказал по секрету, что будут выдавать уже в Благовещенске.
– А вообще сколько это продлится? Нас часом не мобилизуют?
– Пустяки! Пугнем желтопузых хорошенько – и по домам.
– А вот ты, Андрей, что возьмешь в качестве трофея, когда мы завоюем Маньчжурию?
– Я возьму дочь маньчжурского императора в жены, – ответил Титомиров.
– Постой, если маньчжурскому императору шестьдесят лет, то его дочери по самым оптимистическим расчетам…
– Нет-нет, она наша ровесница. Как же: единственная наследница харбинского престола!
– Так бы и говорил: «Мне нужен маньчжурский престол».
– Да бросьте вы это, – поморщился бригадир. – Гарнее наших европейских девчонок во всем свете нет. Скажу вам по секрету (мой дядя работал в нашем торгпредстве в Тебризе, так он говорил), что ото всех этих азиаток ужасно пахнет, и вовсе не гормонально.
(Плохо, что я никак не могу узнать имени нашего бригадира. А как его спросить, если я – то есть Вальдемар – знаком с ним уже пять лет, и он, по своей всегдашней рассеянности, забыл мне его представить.)
– Ну, это с непривычки, – возразил Титомиров.
– Нет, правы немцы: нет прекраснее белого человека.
– Да ты сам наполовину немец.
– И очень горжусь этим! Германия – столп мировой цивилизации, исчезни она, и мир деградирует за пятьдесят лет.
– Что это за станция? – прервал его Борис. За окном уже мелькали кирпичные строения.
– Должно быть, Канск.
Миниатюрная станция была забита народом. Станционный служащий в темно-вишневом мундире повез на автокаре длинный выводок вагонеток с почтой. Я и Борис купили у перронщиц несколько крупных кедровых шишек и миниатюрный бочонок с медом. Ветер веял холодом ранней зимы.
– Кстати, – спросил меня Борис, – тебе никогда не казалось, что за несколько недель можно прожить несколько лет, в смысле растяжения времени?
– Кстати, о времени! Мой дядя, не тот, который командует крейсером, а тот, что заведует кафедрой генетики в Кенигсберге, рассказывал мне удивительную вещь.
Меня прервал отрывисто рявкнувший где-то впереди тепловоз, и мы заторопились к трапу вагона. В купе недоставало Титомирова, и он появился, уже когда поезд тронулся. В руках он держал трехлитровую банку с пенистой жидкостью квасного цвета.
– Что есть сие?.. – поинтересовался я.
– «Ист даз бер», – в тон мне отчеканил Андрей. – Местное пиво домашней выделки… Пахнет вполне прилично, – добавил он.
– А я уж думал, это квас.
– М-да, – резюмировал бригадир, – знаете анекдот о квасном патриотизме и сивушной космополитизме?
Ему никто не ответил.
– Вы читали Ремарка? – осведомился я после некоторой паузы.
– Ремарка? – переспросил бригадир.
– Я читал его «Триумфальную арку», – ответил Титомиров.
– О ней я и говорю. Ты посчитал, сколько они там выдули водки, выкурили сиганет и вылакали кальвадоса (французский вариант бормотухи)? Теперь, если поделить это количество на душу медленно растущего французского населения, становится ясно, почему французы всегда проигрывают войны с Германией?
– Ладно, раз уж мы собрались завоевывать Китай, то и пить это пиво будем по-китайски.
– Это как?
– Очень похоже на грузинские тосты. Каждый должен рассказать какую-нибудь достопамятную историю, и все, как только он закончит, залпом осушают бокалы. Опоздавший рассказывает следующую историю.
Пиво было разлито в «бокалы» – картонажные стаканчики, и я вызвался первым (это вполне соответствовало темпераменту моего двойника, который в это время уже любовался Южным Крестом на бурском небе).
– Директор Эрмитажа академик Орбели (дело происходило в середине тридцатых), – я рискнул открыть, скорее всего, неизвестную для них страницу советской истории, – открыл в Эрмитаже роскошную выставку на грузинские темы, а сам уехал за границу…
– Насовсем?
– Нет! Когда он вернулся, как раз убили Кирова, и его вызывает инструктор ленинградского обкома и спрашивает: дошло до нас…
– Ну, прям, гоголевский стиль!
– Дошло до нас, что вы в вашем музее даете приют разным махровым дворянам и прочей контре. «Да какие это дворяне?!» – возражает Орбели. – «У них одно-два поколения дворянства! Вот я – царского рода в одиннадцати поколениях!»
– Надо думать, они больше не встречались, – резюмировал Титомиров. Он же рассказал следующую историю.
– Вы когда-нибудь видели вблизи эсэсовскую форму? (Все энергично закивали, особенно я). Когда у нас снимали фильмы о немцах, актеры с большой неохотой снимали после съемов эти доспехи, а чтобы наши люди не выглядели рядом с немцами штатским мальчиками на побегушках, в 45-м году мы ввели свою униформу по типу дореволюционной. А эсэсовскую форму разрабатывала в двадцатые годы германо-американская дизайнфирма «Баухауз».
Какие-то размышления помещали рассказчику первым осушить «бокал», и оп заколебался, припоминая следующую историю:
– Хотите такой анекдот: беседуют два еврея. Один говорит: «Дядя, я хочу жениться на Розе» – «Зачем тебе Роза. Женись лучше на Сарре» – «Дядя, что ты?! Она старая и кривоногая» – «А вот представь, женишься ты на Розе. Ты знаешь, какие у нас дороги!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61