– У вас известно, что немцы уничтожили всех европейских евреев в лагерях?
– По-моему, это все сионистская пропаганда. Как же! будем мы с немцами из-за евреев ссориться! Абсурд какой-то.
– А что буду делать я? – напомнил я о себе.
– Поезди по городу, освойся. Я дам тебе десять рублей, трать на что хочешь, – он достал из кошелька червонец со знакомым изображением Ленина. – На метро у тебя есть?
Я показал ему свой студенческий проездной билет на февраль.
– 10 500 рублей! Не слабо! А какая же у вас средняя зарплата?
– Полмиллиона.
– А стипендия?
– Сто тысяч, но это с доплатой на питание от Собчака.
– Собчак? Анатолий Александрович? Он же преподает у нас на юридическом! А его жена – на историческом и в институте культуры.
– А у нас он мэр города Санкт-Петербурга.
– И все же, согласись, Ленинград звучит красивее, чем Санкт-Петербург.
Я пожал плечами и показал ему несколько купюр наших денег: пятьдесят, пять тысяч и другие. Он внимательно рассмотрел их и показал Виоле, потом загорелся какой-то мыслью и спросил:
– Дай-ка мне одну такую, вот эту хотя бы, на пять тысяч. У меня есть один знакомый – страстный бонист. Загнию ему за пятьдесят рублей. Скажу, что это деньги белогвардейцев.
– А дата?
На банкноте стоял 1993 год.
– Сотрем. Ну ладно, пора мне.
– Вальдемар, – сказала ему Виола (она, бедная, различала нас только по одежде, да по выражению лица), – ты там не слишком…
– За исключением того, что должно быть исключено, – отозвался он уже из коридора.
Я тоже засобирался, потому что мне очень не хотелось оставаться с нею наедине. Он поехал в центр, а я сел в трамвай и вскоре достиг Автова. Близ Красненького кладбища, как и следовало ожидать, не было танка. Я стал бродить по улицам, заходить в магазины и присматриваться к людям. Меня поразило то, что они в целом были гораздо красивее, чем в моем мире. Вчера я, кстати, не подметил одного важного признака в покрое одежды: она была подобием допетровской! Мужчины носили высокие шапки, дубленки старинного длиннополого покроя, женщины – вариации кокошника, и притом имели ярко нарумяненные щеки. Такой исторической псевдоморфозы, выражаясь словами Шпенглера, я и предположить же мог.
Не буду описывать мои путешествия по морозному городу, скажу лишь, что я два раза заходил в кафе с их скурпулезно-копеечными ценами, был в нескольких книжных магазинах, в одном из которых меня привлекла потрепанная книжка (последний экземпляр), которая называлась «Американские баптисты: царство антиразума». Насколько я смог понять из неадаптированного для меня текста, в середине XX века христианство весьма видоизменилось. Православие, жестоко преследуемое в первые десятилетия советской власти, растеряло почти всю свою паству и в последние десять лет превратилось в духовную нишу части советских интеллектуалов. Католицизм потерял свой ватиканский центр, секвестрированный фашистским правительством графа Чиано в 61 году, и новый папа Павел VI обосновался в Бразилии. Лютеранство в странах Северной Европы, прежде всего в Германии, постепенно слилось с возрождающимися древнегерманскими культами (кирхи, как и предсказывал Гауптман, были пересозданы в арийские священные комплексы по образцу Вевельсбурга). Американские же протестанты проделали ряд сложных метаморфоз, частью перешли в расистскую церковь «Арийские нации», признающую Иисуса Христа двухметровым белокурым конунгом, предательски распятом жидами, частью сблизились с евреями и ввели обрезание и большинство ветхозаветных пищевых запретов.
Вернулся я около пяти вечера, когда все вокруг уже посинело от сумерек, а мороз усилился до невыносимости. Мой двойник был дома:
– Все прошло как по маслу. Я перед началом положил украдкой твою купюру на стол Президиума, они ее вскоре обнаружили и все заседание рассматривали с очень удивленным видом – и, разумеется, не вникали в суть происходящего.
– И чем все закончилось?
– Нам обоим вынесли по выговору: мне – за разжигание национальной ненависти, ему – за варварское обращение с книгами, с запретом пользоваться университетской библиотекой в течение трех месяцев, а его сестра предстанет перед подобным судилищем за свои античеловеческие сионистские убеждения. А ты где пропадал?
– Осматривался. Заметил, кстати, что у вас машин в два раза меньше, а загрязненность воздуха пропорционально ниже… Вероятно, я останусь здесь надолго, а может и навсегда.
– Космология пространства у нас развита не ахти, но кое-что я узнаю по поводу твоего «чуда». Оно, несомненно, имеет вполне научное объяснение.
– Плохо то, что я никого не предупредил, там, у себя… Поставь себя на мое место…
– Да, это скверно… Так что вот, Виола, если я когда-нибудь бесследно исчезну, сделай и это невероятное, но очевидное предположение.
– Да я уж надеюсь, что не придется, – отшутилась она.
– Мы с тобой идентичны, – продолжал Вальдемар, нарезая аппетитную розовую ветчину к ужину. – Это, с одной стороны, хорошо, а с другой – плохо. Ситуация, с одной стороны, банальна (как в фильме об Электронике)…
Я понимающе кивнул.
– Мне бы не хотелось впутывать в это дело официальные органы, но рано или поздно…
– Но ведь не съедят же они его, в самом деле, – сказала на это Виола.
– Верно, – согласился ее муж. – Но ситуация пока терпит. Тебя ждет поездка в Германию, что будет, я думаю, для тебя довольно небезынтересно. Ты был там, у себя, за рубежом?
– Понятие «за рубежом» у нас неопределенное, – ответил я. – Бывшие республики СССР называются «ближнее зарубежье», и попасть туда просто. А прочая заграница – «дальнее зарубежье».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61