парень собирается стрелять, чтобы продать свою жизнь подороже; он наверняка обозлен, доведен до отчаяния. Низко надвинутая шляпа скрывала лицо; пальто висело свободно, какими-то странными складками; руки засунуты в карманы. Сондерс крикнул сквозь желтые клубы тумана:
— Лучше выходи по-хорошему.
Он поднял револьвер и двинулся вперед, держа палец на курке. Но неподвижность фигуры в черном пугала его. Человек стоял в тени, наполовину скрытый желтым шевелящимся туманом. Это он, Сондерс, был весь на виду, на фоне светлеющего на востоке неба. Он словно шел на казнь — он ведь не мог выстрелить первым. Впрочем, зная, что чувствует Матер, зная, что невеста Матера как-то замешана в этом деле, Сондерс мог и не искать оправданий: если он выстрелит, Матер будет на его стороне. Одно движение, и парень свое получит. Он сказал резко, нисколько не заикаясь:
— Руки вверх!
Темная фигура не пошевелилась. Сондерс повторил про себя, испытывая жгучую ненависть к тому, кто причинил боль Матеру: всажу в него пулю, если не подчинится; все будут за меня; ну, дам ему еще один шанс…
— Руки вверх!
Человек в пальто не шелохнулся, стоял, как прежде, держа руки в карманах; казалось, поза таит в себе едва различимую угрозу. Сондерс нажал курок.
И в этот самый момент раздался долгий, призывный свист; он звучал прерывисто, словно задыхаясь, и закончился слабым шипеньем, словно из резиновой игрушки выходил воздух. Свист прозвучал со стороны забора, от дороги. Не было никакого сомнения в том, что это означало. И неожиданно Сондерс очень ясно понял, что произошло: он стрелял в невесту Матера; она отвлекла, увела их от Ворона. Он крикнул полицейским, шедшим вслед: «Все к воротам!» — и бросился к девушке: он видел, как она пошатнулась, когда прозвучал выстрел.
— Вы ранены? — спросил он и сбил у нее с головы шляпу, чтобы лучше видеть ее лицо.
— Вы — третий человек, пытавшийся меня убить, — слабым голосом произнесла Энн, устало привалясь спиной к платформе. — Приезжайте отдыхать в солнечный Ноттвич. Ну что ж, значит, у меня еще шесть жизней в запасе1.
Заикание вернулось к Сондерсу с прежней силой.
— К-к-к?..
— Да вот сюда вы попали, — ответила Энн, — если вы об этом. Промах, да еще какой. Даже коробку конфет на соревнованиях не получили бы. — И показала ему длинную желтую щепку, торчавшую у верхнего края платформы.
Сондерс сказал:
— В-в-вам придется пойти со мной.
— С огромным удовольствием. Только можно, я сниму это пальто? Чувствую себя в нем как-то по-дурацки.
У ворот четверо полицейских окружили что-то большое, лежавшее на земле. Один из них сказал:
— Мы вызвали «скорую».
— Он умер?
— Нет еще. Ранен в живот. Должно быть, и тогда не перестал свистеть…
На какой-то момент Сондерса охватила злая ярость:
— Ну-ка, ребята, отойдите в сторону, пусть мадам посмотрит.
Они расступились смущенно и неохотно, словно закрывали собой неприличный рисунок на стене, и стало видно белое, словно мел, осунувшееся лицо: казалось, оно никогда и не было живым, никогда не ощущало биения крови под кожей. Выражение этого лица нельзя было назвать «покойным», выражения просто не было. Кровь пропитала брюки (пояс и застежку полицейские расстегнули), кровь запеклась на усыпанной углем дорожке. Сондерс сказал:
— Двое отвезут эту даму в Управление. Я остаюсь. Подожду, пока «скорая» приедет.
2
Матер сказал:
— Если хотите сделать заявление, я должен вас предупредить: все, что вы здесь скажете, может быть использовано как свидетельство против вас.
— Мне не о чем заявлять, — ответила Энн. — Я хочу поговорить с тобой, Джимми.
Матер сказал:
— Если бы старший инспектор был здесь, я попросил бы его забрать у меня это дело. Я хочу, чтобы вы поняли: я не позволю личным мотивам… Что если я не предъявляю вам обвинение, это еще не значит…
— Мог бы предложить девушке чашечку кофе, — сказала Энн. — Как раз время завтракать. Почти.
Матер яростно ударил ладонью по столу.
— Куда он намеревался пойти?
— Дай мне время, — сказала Энн. — Мне есть что рассказать. И много. Только ты все равно не поверишь.
— Вы видели человека, в которого Ворон стрелял, — сказал Матер. — У него жена и двое детей. Из больницы звонили — внутреннее кровотечение.
— Который час? — спросила Энн.
— Восемь. Ваше молчание ничего не изменит. Теперь ему от нас не уйти. Через час прозвучат сигналы воздушной тревоги. На улицах не будет ни души, только люди в противогазах. Его немедленно обнаружат. Как он одет?
— Если бы ты дал мне поесть… Я ничего не ела целые сутки. Тогда я была бы способна соображать.
Матер сказал:
— У вас только одна возможность избежать обвинения в соучастии: если вы сделаете формальное заявление.
— Это что — допрос третьей степени? — спросила Энн.
— Почему ты взялась его выгораживать? Что заставляет тебя держать данное ему слово? Ведь ты не…
— Ну давай, — сказала Энн, — переходи на личности. Никто тебя за это не осудит. Я тоже. Только я не хочу, чтобы ты думал, что я сдержала бы данное ему слово. Ведь это он убил старика.
— Какого еще старика?
— Министра обороны.
— Вам надо бы придумать что-нибудь поправдоподобней.
— Но это правда. Он не крал те банкноты. Его просто надули. Заплатили крадеными деньгами за работу. За убийство.
— Он просто наплел вам сорок бочек арестантов, — сказал Матер. — Тем более что я знаю, откуда украдены эти деньги.
— Так и я знаю. Могу догадаться. Из этого города.
— Да он все вам наврал. Это деньги Ассоциации рельсопрокатчиков, их контора на Виктория-стрит, в Лондоне.
Энн покачала головой:
— Началось вовсе не там. Это деньги «Мидлендской Стали».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73