Или это ее собственные домыслы? Ее собственные желания? Пруденс терялась в догадках. Внутри у нее все дрожало после того, что он назвал успокоением. Если это успокоение... тогда она ничего не понимает...
– Вам нужно снова проверить температуру. Я уверен, что у меня жар.
Гидеон взял ее руку и положил себе на лоб. Нежная улыбка противоречила ярким огонькам, вспыхнувшим в глубине его глаз. Он повернул ее кисть и прижал к своему лицу. Его щека легла в чашу ее ладони, ее пальцы коснулись его лба. Он был прохладный, ни жара, ни испарины. Пруденс не шевелилась. Ей вдруг сдавило грудь. Кончики пальцев лишь задели густые темные волосы, как ее охватило неодолимое желание снова запустить руки в его шевелюру. Она не могла заставить себя пошевелиться.
Его ладонь, теплая, сильная, властная, легла поверх ее руки. Он медленно потянул ее руку вниз по теплой небритой мужской щеке.
В голове Пруденс смутно мелькнула мысль, как легкая щетина может так волновать. Она придавала Гидеону мрачный, опасный и волнующе мужественный вид. Пруденс вздрогнула, когда он потерся небритой щекой о ее руку как большой ленивый кот. Его взгляд не отрывался от ее глаз, завораживая, околдовывая. Он медленно вел ее руку вниз к твердой линии челюсти, пока ее пальцы не коснулись его губ.
Гидеон замер, и это показалось ей вечностью, она ждала, словно на краю пропасти, чувствуя под своими дрожащими пальцами его горячие твердые губы. Он медленно повернул ее руку, так что ладонь накрыла его рот. Он поцеловал ее ладонь, и ей показалось, что она тает, как льдинка под жарким солнцем. Он снова поцеловал ее, и у нее начали подгибаться колени.
Это ее и спасло. Когда у нее задрожали ноги, грозя падением, Пруденс выхватила руку, чтобы обрести равновесие. Во всяком случае, так она потом себе говорила.
Она тяжело опустилась в ногах кровати и ухватилась за спинку, стараясь восстановить самообладание.
Она хотела рассердиться, но не смогла.
Пруденс пыталась убедить себя, что он бесчестно воспользовался своим преимуществом больного и ее доверчивостью, но сама в это не верила. Правда состояла в том, что ей хотелось снова оказаться в кольце его рук, чтобы он снова целовал ее – в губы, а не в ладонь. А потом она сама бы поцеловала его ладонь, чтобы увидеть, охватит ли дрожь все его существо, как это случилось с ней.
Но она не могла этого сделать.
Она, может быть, и желала быть свободной, чтобы любить лорда Каррадайса, но не была ею. Она дала Филиппу святое обещание. Они обменялись кольцами и...
И они связаны клятвой верности.
Обещания не легко давать. Пруденс не часто что-нибудь обещала, но, когда это делала, всегда держала слово. Она мало чем распоряжалась в своей жизни. Она не могла выбирать, где и с кем ей жить, что есть, с кем видеться, во что одеваться. Не могла изменить того, как обращаются с ней и с ее сестрами. Единственное, чем она могла распоряжаться, – это собственной честью.
В любом случае с Филиппом ее связывает не только священная клятва. Старое мучительное горе снова всколыхнулось в ней. Трясущимися руками она принялась суетливо переставлять предметы, стоявшие на столике у кровати. Некоторые моменты слишком болезненно извлекать из памяти.
– В чем дело? – нахмурился лорд Каррадайс, видя ее внезапную нервозную активность.
Сознавая, что он не спускает с нее взгляда, Пруденс выхватила у него из-под головы подушку и принялась яростно взбивать ее, пряча за ней лицо.
– Ой! Осторожнее! Вы не забыли, что меня лошадь копытом по голове ударила? А теперь скажите, что вас расстроило?
– Ничего, – пробормотала она и занялась другой подушкой.
Физическая деятельность заглушает эмоции. Когда человек занят, на размышления времени не остается.
– Не делайте вид, что ничего не случилось, – настаивал Гидеон. – Ваши глаза как зеркала из дымчатого хрусталя, в них отражаются все ваши чувства и эмоции.
Пруденс замерла с подушкой в руках. Зеркала из дымчатого хрусталя... Никто прежде не говорил ей таких красивых слов. Она всегда считала, что ее серые глаза скучные и бесцветные, но зеркала из дымчатого хрусталя... Она резко отвела взгляд, подумав, что глаза могут выдать ее мысли. А если они выдадут мысли, то могут разоблачить тайны...
Гидеон потянулся и взял Пруденс за руку.
– Расскажите мне.
У Пруденс мелькнула мысль, что нужно ему все рассказать. Она не знала, сможет ли вынести после этого его взгляд, но могла бы все рассказать, и тогда все будет кончено. Иначе она не сможет противостоять нежной атаке на ее добродетель. Пруденс смотрела в его темные, полные тревоги глаза, и трусость заставила ее немного оттянуть этот момент.
– С вашей стороны нечестно пренебрегать моими принципами и игнорировать то, что я сказала вам о своей помолвке.
– Разве вы не слышали, Имп, что в любви все средства хороши...
– Но все преимущества на вашей стороне! – перебила его Пруденс.
Гидеон коснулся повязки на ране и томно посмотрел на нее.
– Правда?
– Да! И перестаньте на меня так смотреть. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Филипп не может с вами соперничать. Он далеко за морями, а вы здесь. – Гидеон не скрывал своего удовлетворения, поэтому она возмущенно добавила: – Вы всегда рядом. Он был почти мальчиком, когда я видела его в последний раз, тогда как вы искусный и умелый соблазнитель. Очень умелый!
Гидеон состроил гримасу.
– Не гримасничайте. Вы знаете, что это правда, нравится она вам или нет. Милые комплименты легко слетают у вас с языка...
Гидеон демонстративно вытер рот.
– ...а бедный Филипп пишет скучные, деловые письма. Но не все мужчины родились поэтами, поэтому с моей стороны было бы низостью оставить его только потому, что он не сумел вскружить мне голову комплиментами, а вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116