В подвале он направил луч фонарика на большую, вделанную в стену печь. Он сказал, что такие печи в подвалах в старинных домах не редкость. Дымоход их соединен с дымоходом камина в гостиной наверху. Зимой жар от печи поднимается вверх, отапливая дом. Летом же прохладный подвал – это самое удобное место для работы.
Он заставил меня сунуть голову внутрь печи и поглядеть вверх. Он открыл дымоход, и я разглядела высоко надо мной квадратик дневного света. Печь оказалась в исправности.
Потом он посоветовал оглядеть заднюю стенку печи. Я повиновалась. Сунув в щель отвертку, он вынул два кирпича. Никогда не догадаться, что они вынимаются. Там, позади, оказались дверные петли, ржавые, но не слишком. Он велел мне надавить на стену. Я надавила – безрезультатно. Тогда он нажал на какой-то рычаг рядом, возле печи, и велел надавить опять. Я повторила движение. Стена подалась назад, и за ней обнаружилась комнатка – тесная, темная каморка. В ней могли бы поместиться лишь трое, да и то скорчившись. Я спросила, как дышали бы те, кто спрятались бы в каморке, и он ответил, что имеется вентиляционное отверстие с выходом в чулан наверху. Он сказал, что здесь предусмотрена и система безопасности – стена не открывается, когда в печи горит огонь. Прежде чем разжечь огонь, надо проверить дымоход, и если он закрыт, огонь не разожжется: не будет тяги, и весь подвал заполнится дымом. И тогда дымоход обязательно откроют. Я спросила, кому это могла понадобиться такая хитрость с печью и ее задней стенкой. «Квакерам, прятавшим здесь рабов», – ответил он. Я сказала, что мой бывший муж – квакер. Джон сказал, что понятия не имел о моем разводе. Я сказала, что уже год как разведена. Он сказал, что не хотел лезть в мою личную жизнь. Признаться, я не имела ничего против того, чтобы дать ему понять, что свободна и доступна. Хотя сама и не считаю себя таковой. Джон спросил, чем занимается мой бывший муж. Я ответила лишь, что он работает в городской администрации. Мы вернулись к разговору о печи – раньше в этих местах бойко шла торговля, а в начале XIX века в городе всем заправляли квакеры. Я все это прекрасно знала, но помалкивала. Район этот – приречный, и его некогда облюбовали торговцы.

Ближе к делу, Дженис, думал Питер, бесясь от ее неторопливости и желания расписать то, что, в общем, сводилось в простому соблазнению; ее честность и серьезность доставляли ему боль и одновременно восхищали его. Снизу послышался шум, но он продолжал читать.

Он сказал, что рекомендует заделать стену кирпичами так, чтобы лаз остался. Я охотно согласилась, сказав ему наложить кирпичи так, чтобы можно было заглянуть в каморку, но чтобы крысы туда-сюда не лазили.
Позже, когда все рабочие уже ушли, Джон постучался ко мне. В руках у него была бутылка вина и какие-то продукты. Он сказал, что хочет приготовить ужин для нас двоих. Вдобавок он притащил керосиновый обогреватель и показал, как им пользоваться. С холодом теперь будет покончено! Среди продуктов были рыба и овощи с Итальянского рынка. Я сказала «да», и мы приготовили ужин.
Я говорила себе, что не нужны мне никакие мужчины, что я не приближусь ни к кому из них месяцев шесть, а то и год. И вот Дженис влюбилась, как кошка. Мы с Джоном оказались в постели, на моем жалком, узком матрасе, ставшем прекраснейшим в мире романтическим ложем – мы вдвоем среди голых стен со стаканами вина на полу. Я старалась доставить ему все мыслимые удовольствия, и мне было это очень приятно. Потом он заснул на полу возле меня, положив под голову штаны в качестве подушки, обхватив рукой мою спину. А я не могла заснуть. Думаю, ему лет двадцать шесть или меньше. Я лежала, прижав руку к груди. Около пяти начало светать. Четче обозначились стены, а по телу Джона забегали сполохи света вперемежку с темнотой. Он спал очень тихо. Питер, тот всегда во сне словно продолжает баскетбольный матч. Джон же спал так мирно, так прекрасно. В шесть часов он проснулся. Мы посмеялись насчет маляров, которые теперь якобы перестанут меня уважать. Он понял меня и ушел до их прихода. Мой мирок изменился. Все изменилось, закрутилось, устремилось туда, где нет ничего невозможного. Я учусь всему. Я свободна…

– Нашли, что искали? – послышался громкий голос с лестницы.
Питер поспешно бросил дневник Дженис туда, откуда он его взял, и, ринувшись в ванную, спустил воду в туалете.
– Ага, они вентиль сменили, тот, которым воду отключают, – сказала уже знакомая ему малярша. Он сделал вид, что осматривает старый фаянсовый унитаз, и, склонившись над ним, увидел свое отражение в воде и различил надпись: Америкен стэнард.
– Вроде неплохо, – уклончиво пробормотал он, заново расставляя все в охваченной сумбуром голове. – Хотел еще порасспросить вас о плотниках. Не слишком они вас обдирают?
Такое обращение к ней, как к эксперту, малярше, видимо, польстило.
– Ну, они могли бы стараться и побольше. Бригадир, тот часто и вообще лишь по дому слоняется. Но в целом работают они прилично. Полы внизу видели?
Ему надо было выбираться отсюда.
– Покажите мне их, пожалуйста, – малодушно ответил он, потом вспомнил о своем портфеле в спальне Дженис и, взяв его, бросил последний суеверный взгляд на ее постель, так, словно это было место чьей-то гибели или страшной катастрофы.
Они тяжело сошли вниз по лестнице, и он осмотрел, плотно ли уложены половицы, прощупав каждую. Потом демонстративно поглядел на часы и сказал малярше, что должен спешить – ему еще надо осмотреть другое строительство. Спокойно, как ни в чем не бывало, он вышел через переднюю дверь, после чего прибавил шагу.
В кабинете Питера его ждали записанные звонки и факсы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136