Колин Харрисон
Убийство со взломом



Колин Харрисон
Убийство со взломом

И ты, Филадельфия, свежезаселенная земля,
братолюбивой именованная допрежь
рождения своего, какая любовь, забота,
какие труды потребны были, дабы основать тебя,
выпестовать, уберечь от всяческой скверны!
Пусть и впредь оградит тебя Господь от грехов
сокрушительных, и пусть до конца верна ты будешь
Отцу и Подателю праведным всяческих милостей.
Душа моя молит Господа даровать тебе стойкость
во дни испытания, благословить детей твоих,
вознести спасительную длань над сынами твоими.
Уильям Пенн, «Молитва за Филадельфию», 1684. Высечена над северным входом в городскую Ратушу

1

Виновен. Виновен как пить дать.
Так уговаривал себя Питер Скаттергуд, чуть ли не вслух споря сам с собой. Пора было возвращаться в зал суда, но и в спешке возвращения он, высокий брюнет в дорогом и солидном темном пальто, нет-нет да поглядывал вверх, на небо, ловя бледный полуденный свет, мерцавший и пробивавшийся между стенами новехоньких небоскребов. Останавливаться и глазеть не было времени. Питер убыстрил шаг, лавируя в толпе прохожих, и холодный ветерок скользнул ему за шиворот, несмотря на шерстяной шарф. Его ожидало очередное, леденящее кровь убийство на сексуальной почве, убийство предумышленное, первой степени. Размышлять тут было не о чем. Но так как убийство обозначало крайнюю степень человеческой ущемленности, напоминая ему, что сам он в людском сообществе находится на совершенно другом, противоположном его полюсе, размышлять над этим было даже приятно и открывало источник своеобразного мрачного удовлетворения, чем следовало воспользоваться – не так уж много вещей в последнее время могло вызвать у него удовлетворение.
Свернув за угол на Маркет-стрит, он сгорбился от порыва резкого январского ветра, вмиг охватившего холодом покрасневшее лицо. Еще квартал к востоку – и перед ним предстанет Ратуша, шесть сотен помещений, здание, воздвигавшееся три десятка лет, двадцатидвухфутовые стены, некогда самое высокое и вместительное из общественных сооружений Америки, с колоссальным памятником Уильяму Пенну, возвышающемуся на сорок восемь футов над землей. Еще школьником Питеру Ратуша внушала благоговение. И вот она перед ним: белый мрамор, посеревший от городской копоти и выхлопных газов, загаженные голубями карнизы, колонны и выступы, и все же величественное, потрясающее великолепием сооружение, центр городского самоуправления, средоточие верховной власти, вмещающее офисы мэра и его окружения – сборища продажных и недалеких бюрократов, раздираемый склоками Городской совет, службы социальной защиты, Верховный суд штата Пенсильвания, городское хозяйство и прочее, прочее, сорок девять судейских кабинетов, и, по уверениям Берджера, – а не было вещи, которую Берджер бы не знал, – даже каморка, где в течение рабочего дня можно было, не теряя даром времени, быстренько получить сеанс орального секса: девушка на табурете, пять минут, тридцать баксов. Но в последнее время здание Ратуши стало его раздражать – неприятны были все эти каменные изваяния на фасаде, злобно щерящиеся львы, изображение бородатого тирана в оконной нише на пятом этаже, мраморнощекие девы, задумчиво взирающие вниз с портиков. Он запретил себе смотреть на эти каменные рожи.
Перейдя улицу на зеленый свет, Питер прошел под арку, мимо нотариальной конторы и направился к лифтам четвертого этажа. Он работал теперь в 453-м зале суда, а судья Скарлетти, уж конечно, не преминет отчитать заместителя окружного прокурора за опоздание на послеобеденное заседание суда. Он миновал судейские кабинеты, комнаты присяжных и прочие помещения, распахнутые двери которых позволяли ему заглянуть внутрь и увидеть сонмища усталых секретарей и полки с порыжелыми папками дел по стенам до самого потолка. В залах царил полумрак подземелья – мелькали силуэты людей, выныривавших из тьмы в свет и обратно. Он кивал, молча раскланиваясь с другими юристами, местными полицейскими, судьями. Перед лифтами двое полицейских за деньги налогоплательщиков читали «Дейли ньюс». На четвертом этаже стояла группа людей с сине-желтыми значками присяжных. Они высокомерно поглядывали по сторонам, горделивые в своем мимолетном могуществе. Где-то лаяла одна из овчарок охраны. Этих собак Питер ненавидел – неестественно огромные, выученные наводить ужас бешеным сверканием своих желтых глаз и моментальным вонзанием клыков. Он прошел мимо комнаты детективов, ожидавших своей очереди давать показания. Эти тоже были сплошь огромны, выхолены, хорошо причесаны и упитанны. Они перебрасывались шуточками. В городской Ратуше все были хорошими знакомыми.
На скамье возле зала 453 сидел человек лет тридцати с лишним, с сигаретой во рту. Дым от сигареты терялся в дымном полумраке. Длинные вьющиеся патлы, куртка мотоциклиста, выпуклая грудь. Рослый. Питер признал в нем одного из старших братьев Робинсона, ответчика.
– Мистер прокурор, – хрипло проговорил мужчина. Он встал и быстро смерил взглядом сверху вниз серо-полосатый костюм Питера, купленный у «Братьев Брукс», его коричневый галстук и накрахмаленную белую рубашку. В двух шагах от них в дверях стояли двое полицейских.
– Чем могу служить?
– Вы здешний? – Мужчина кинул на пол сигарету. – Мне только узнать.
– Родился в Филадельфии, – сказал Питер, – и вырос здесь.
– А лет вам сколько?
– Тридцать один.
– Бред. Молокосос судит другого молокососа! – Он приблизился, видимо не испытывая ни малейшего страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136