– Как покупать будут, Фома Тимофеевич, – сказала Глафира. – Первый раз ведь идем. Книг-то много, да ведь кто знает. Может, все сразу раскупят, а может, и останется.
«Ну чего же мы не уходим?» – думал я про себя. Мне казалось, что все, как нарочно, двигаются необыкновенно медленно, медленно говорят, а мне бы уж так хотелось, чтобы бот отошел от пристани! Пускай тогда Валька просыпается сколько угодно. Жалко, конечно, маму, но уж тут ничего не поделаешь.
Между тем Фома Тимофеевич зашел со Степаном в рубку, Глафира опять спустилась к себе в лавку, а Жгутов полез к мотору. Мы остались вдвоем на палубе.
– Неужели ещё рано? – спросил я Фому. – Ведь, кажется, все в порядке, пора отправляться.
– Вали боишься? – спросил Фома. – Зря. – Потом помолчал и добавил: – То есть не зря, собственно, а просто поздно уже бояться. Вон она бежит.
Я посмотрел и охнул. Точно вихрь двигался по улице. Это с невероятною быстротой к пристани бежала Валька. Фома как-то дернулся, будто собирался бежать, но совладал с собой и только засопел очень громко. А я стоял неподвижно: я понимал, что мне никуда не уйти и никуда не спрятаться. Валька влетела на пристань и остановилась перед ботом,
– Стыдно, стыдно, стыдно! – сказала она.
– Ух, теперь реву будет! – пробормотал Фома.
– А ещё пионеры, а ещё пионеры! – кричала Валька и даже пританцовывала от ярости. – И так врут, так врут – и кому? – маленькой, младшей! И не стыдно маленькую обижать!
Я понимал, что спорить с ней бессмысленно, но все-таки следовало же ей объяснить.
– Ну разве я тебя обижаю? – сказал я. – Ведь мама тебе не позволила, а не я. Я-то тут при чем?
Валя взбежала на бот и стала передо мной, уперев кулаки в бока.
– Не обижаешь? – яростно переспросила она. – Хорошо, что я умнее вас, мальчишек, так вам и не удастся меня обидеть, я сама всякого мальчишку обижу, вот что! Вруны, вруны!
Я жалобно посмотрел на Фому.
– Ну что ты с ней будешь делать! – сказал я.
Фона решительно шагнул вперед, и стал перед Валей.
– А вот я тебя сейчас за косы выдеру, – сказал он нажим и страшным голосом.
Валя испугалась, отступила назад, и глаза у неё от страху сделались круглые-круглые, но Фома вдруг махнул рукой и отвернулся.
– Не могу я драться с девчонками, – сказал он. – Противно мне.
Валька поняла, что её дело выиграно, и сразу же осмелела.
– Давай, давай, – закричала она, – попробуй! Испугался, испугался?
– Поди ты поговори с ней! – опять махнул рукой Фома. – Не знаю, Даня, как ты её терпишь! Если бы у меня была такая сестра, я бы сбежал из дому.
– Теперь я же плохая! – чуть не плакала Валя. – А вы, честные, да? Ну, сказали бы прямо: идем в рейс без тебя. Нет, обязательно надо солгать. «Отходим в десять часов, до десяти спи спокойно, Валечка». Но я вас, мальчишек, насквозь вижу. Я сразу поняла – тут обман. Я полночи не спала, все следила, а под утро заснула. Проснулась, а Даньки нет, сбежал! Думали, я просплю, да? Это хорошо, да?
Я ещё раз попытался поговорить с ней, как с разумным человеком.
– Ну не можем же мы тебя взять, – начал я ей втолковывать, – если мама не позволяет. Пожалуйста, договорись с мамой. Разве я буду возражать?
– «Договорись»! – захныкала Валя. – Договоришься с ней, если она ничего понимать не хочет! Ей объясняешь, а она все свое – нельзя и нельзя… – Она вдруг замолчала, даже как-то скрючилась, сказала: – Ой, вот она! – и спряталась за рубкой.
Действительно, по пристани шла мама. У меня отлегло от сердца. Я так и знал, что в крайнем случае мама выручит. Не оставит же она в беде родного сына. Мама шла быстрыми и решительными шагами. Видно было, что она находится в боевом настроении.
– Вали здесь нет? – спросила она металлическим голосом.
– А, – пробормотал Фома, – будешь знать, как кусаться! – Потом любезно обратился к маме: – Здесь она, Наталья Евгеньевна, здесь. Вот только за рубку зашла. – И ласково позвал Валю: – Иди сюда, Валечка, иди, твоя мама пришла.
Валя вышла из-за рубки, показала незаметно для мамы кулак Фоме и сказала голосом послушной, хорошо воспитанной девочки;
– Да, мамочка, я здесь.
– А кто тебе позволил быть здесь? – сказала мама, поднимаясь на борт бота. – Ведь я же сказала, что в рейс ты не пойдешь.
– А почему Даньке можно, – прохныкала Валя, – а мне нельзя? Это справедливо, да?
– Если сказано – нельзя, – решительно заявила мама, – стало быть, и говорить не о чем!
Валя понимала, что дело её проиграно. Она, в сущности говоря, уже смирилась.
– Я же ничего, – сказала она, – я же просто проводить Даню. Разве и этого уж нельзя?
В голосе её были слезы. Это хуже всего, когда она такая кроткая. Пока она кричит и бунтует, я на неё злюсь и мне от этого легче, а когда она такая беззащитная, обиженная, несчастная, у меня на сердце все так и скребет. Мама тоже, видно, смягчилась.
– Ну, проводить можно, – сказала она. – Проводи, если хочешь.
Но Валя решила нас замучить своей кротостью.
– Нет, – сказала она печально и спокойно, – теперь мне уж расхотелось. Пойду домой.
– Как хочешь, – пожала мама плечами.
Валя подошла ко мне и протянула руку.
– До свиданья, Данечка, – сказала она, – счастливого тебе путешествия. – Потом она пожала руку Фоме и тоже сказала скромно и ласково: – До свиданья, Фома.
Мы оба чувствовали себя злодеями. Мы попрощались с ней, и она пошла с бота, маленькая, обиженная судьбой девочка с узенькими плечами и тоненькими косичками. Мама посмотрела ей вслед и вздохнула.
– Все-таки она хорошая, – сказала – мама, – когда не капризничает.
Валя, не оборачиваясь, прошла по пристани, и мы долго видели несчастную её фигурку. И у всех нас троих надрывалось сердце, Наконец Валя скрылась за поворотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48