Должен был он сначала идти в становище Черный камень. Это от нашего становища ходу часа три. В одиннадцать часов должен был прибыть в Черный камень, а в двенадцать начать торговать. Об этом уже было сообщено туда по телефону, и там обещали вывесить объявление. В Черном камне бот должен был простоять, пока будет торговля. Когда все купят, что кому нужно, бот должен был идти дальше, в следующее становище, тоже ходу часа четыре. И так до тех пор, пока будет товар.
В воскресенье решили с утра выйти в море, часа на четыре, опробовать бот. После ремонта судно всегда пробуют: как мотор работает, не заедает ли руль, в порядке ли компас.
В субботу, в середине дня, мать взяла чемоданчик с инструментами и отправилась к Фоме Тимофеевичу. Пришли мы все к нему, то есть пришла, собственно, мама, а мы с Валей толкались под окнами.
Мама измерила давление, выслушала Фому Тимофеевича и сказала: – Всё. Одевайтесь.
Тут мы с Валькой тихонько, стараясь не обращать на себя внимания, вошли в дом. Фома Тимофеевич уже надел рубаху и сидел очень взволнованный. По нему это никогда не видно, но я уже знал приметы, Фома и Марья Степановна тоже, кажется, волновались, так что на нас никто не обратил внимания, кроме мамы. Мама нахмурилась, увидев нас, но ничего не сказала.
– Ну что ж, Фома Тимофеевич, – начала мама, – дела ваши неплохи. Вот вы отдохнули, теперь у вас и давление лучше и сердце лучше работает. Я думаю, что теперь вам море не повредит, Тем более на «Книжнике» работа не напряжённая, будет когда отдохнуть. Так что благословляю вас, но только с одним условием – тяжестей не таскать и не напрягаться. Придете в порт, полежите часок-другой, отдохните. Фома Тимофеевич слушал с серьезным лицом и кивал головой, но я видел, что глаза у него чуть прищурены, и подозревал, что он не собирается так уж строго выполнять врачебные предписания.
– Спасибо, доктор, – сказал Фома Тимофеевич. – По совести сказать, был я на вас в обиде, но понимаю, что вы для моей пользы старались. А насчет плавания вы не волнуйтесь, это ж не плавание. Бережком от порта к порту. Спокойнее, чем на берегу.
– Де-ед, – протянул Фома, – де-ед!
Капитан нахмурился.
– Молчи, Фома, – сказал он, – не мешай, когда люди разговаривают!
– Ну, де-ед! – продолжал канючить Фома. – Да ну дед же!…
Я не понимал, чего он хочет, и смотрел на него с удивлением.
Фома Тимофеевич усмехнулся, закурил трубочку, пыхнул раз-другой и сказал:
– Вот, Наталья Евгеньевна, не дает мне покоя внук. А дело-то к вам относится.
Надумал я взять с собой в рейс Фому. Так он ко мне пристал, чтоб и вашего Даню взять. Я не против, плавание тихое, безопасное. Вдвоем мальчикам веселее будет, повидают наши места, с людьми познакомятся. Место на боте есть, так что, если вы согласны, я с удовольствием.
У меня даже дыханье захватило. Все-таки, какой Фома молодец! Другой бы обрадовался, что его берут, и о товарище даже бы не подумал. Даже, может, ещё и хвастать бы стал перед товарищем, что, мол, вот я в море иду, а тебе, мол, куда! А Фома видите какой! Это моряцкая школа. На море очень сильно чувство товарищества. Но только я об этом подумал, как выскочила вперед Валька.
– Почему это Даня может идти, а я не могу? – сказала она, – Вот Глафира тоже женщина, а отправляется в рейс, и ничего тут страшного нет. – И сразу перешла на другой тон: – Мамочка, миленькая, ну пожалуйста, ну голубушка!
Ну что вы будете делать с девчонкой! Решается серьезный вопрос, ещё вообще неизвестно, что скажет мама и пустит ли меня, а она лезет со своими капризами! Я незаметно погрозил ей кулаком, но она не обратила на это никакого внимания.
– Ну, вот что, – сказала мама. – Даню я, пожалуй, пущу, он мальчик и ему уже тринадцать лет, но о Вале не может быть и речи. И ты, Валя, имей в виду: будешь ты плакать или не будешь, все равно не поедешь. Так что лично я советую тебе не плакать.

Глава шестая. СБОРЫ И СПОРЫ

Кажется, ясно все было сказано Вальке. Но разве можно с ней о чем-нибудь договориться! Всю субботу она рыдала. Иногда, устав громко кричать, она переходила на тихие слезы. Тогда ей можно было что-то сказать, попытаться в чем-то её уговорить. Правда, толку все равно никакого не было, никакие разумные доводы на неё не действовали, но хоть у нас у всех в ушах не звенело. Зато, немного отдохнув и собравшись с силами, она опять начинала так визжать, завывать и рыдать, что с улицы заглядывали прохожие, не режут ли кого-нибудь в квартире у докторши.
Фома принес ей вторую пластинку акульих зубов. Это было очень благородно с его стороны, потому что у него больше акульих зубов не было, а без акульих зубов – что за коллекция! Я подарил ей перочинный ножик, но она выбросила его в окно, и мне пришлось потом долго рыться в песке, пока я его нашел.
Часам к восьми Валя так уходилась, что наконец заснула, и мы с мамой вздохнули спокойно. Мама её раздела сонную, и она даже не пошевелилась, только всхлипывала во сне. Мы наконец могли поговорить с мамой. Я понимал, что, если Валька поедет с нами, все удовольствие будет отравлено, но так мне она надоела со своими завываниями, что уж я сам стал просить маму, отпустить Вальку в плавание. Но мама была непреклонна.
– Это вздорные капризы, – сказала она. – Я вообще распустила вас. Очень уж много пришлось мне заниматься больницей. Сейчас дело наладилось, я буду посвободнее и займусь вами как следует. Что это, в самом деле, такое! Человек должен знать слово «нельзя»!
Как педагог, мама была безусловно права, я не мог с ней не согласиться, но с ужасом думал о завтрашнем дне.
Однако в воскресенье Валя была спокойней. Правда, она почему-то страшно сердилась на меня и не желала со мной разговаривать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48