Теперь, вероятно, иностранцам — самураям будет предоставлен более высокий статус — допустим, наравне с рабочими корпорации низшего разряда. Только в этом я вижу причину приглашения. Если, конечно, они не хотят отяготить нас долгом — «он». И если они добиваются именно этого, возможно, все выйдет так, как они хотят.
Я удивленно посмотрел на нее.
— Что это значит? Кому до всего этого есть дело?
— Например, Завале. Ты видел, как горели его глаза? Обед и ванна с самураями. Он чувствовал себя на седьмом небе. Он желал этого все два года. Мавро и Перфекто тоже. Поэтому они сейчас в бане. Дьявол, даже я этого хотела.
— Не понимаю. Чего ты хотела? Абрайра вздохнула и опустила глаза.
— Хотела… уважения. Чтобы кто-то уважал меня. Хотела чувства принадлежности. Ты знаешь, на корабле самураи все время избегали нас. Они были высокомерны. И даже когда Кое-кто из нас получил ранг самурая, японцы все равно не позволяли приблизиться к себе; это часть их культуры, ты понимаешь. Чтобы сработала их социально — инженерная программа, они должны быть изолированы от любого общества, которое может их заразить ненужными идеями. Таков первый закон социальной инженерии. Я удивлена, что они сегодня впустили нас в свои дома. Это говорит об их отчаянии, они рискуют всем, надеясь, что мы им поможем.
— Так ты думаешь, некоторые из нас присоединятся к ним только потому, что хотят уважения? — спросил я. — Я боялся, ты скажешь что-нибудь похуже. Скажешь, что некоторые из нас уподобляются им.
— Разложение культуры действует в обоих направлениях, — ответила Абрайра, — и твои слова имеют смысл. Самураи долго учили нас «жить как мертвые». Это мистическая фраза, и эту философию они применяют не только к сражениям. Она не просто означает готовность отдать жизнь за какую-то цель, она означает, что нужно быть мертвым по отношению к собственной воле и желаниям. Обитатели «Мотоки» научились жить как овцы, действовать не задумываясь, просто потому, что такова воля их предводителей. Анжело, я видела, как в наших товарищах растет такая же пассивность. Возможно, ты прав. Некоторые из наших людей будут сражаться просто потому, что им все равно, что с ними станет.
Мы возвращались в лагерь мимо дома с безукоризненным газоном, украшенным большими странной формы камнями.
Навстречу шли три человека, все латиноамериканцы, в белых кимоно, они смеялись какой-то шутке. Я отступил, давая им возможность пройти, и неожиданно узнал в них мятежников, выпущенных из амбара. Ближайший ко мне — Даниель Coca, один из тех, что насиловал Абрайру.
Узнавание Даниеля и его смерть произошли почти одновременно. Тело мое само знало, где найти рукоять мачете, хотя мозг еще не знал. Я выхватил мачете из ножен и ударил его по шее и через грудную клетку. Качество стали таково, что она легко перерубила позвоночник. Даниель был человек, инфракрасного зрения у него не было. Я думаю, в сумерках он не узнал меня и так и не понял, что произошло.
Я схватил человека, с которым он разговаривал, низкорослого, с широкими ноздрями индейца, и прижал мачете к его горлу.
— Где Люсио? — закричал я.
Индеец тоже так часто умирал в симуляторе, что не испугался моего ножа. Холодно посмотрел на меня.
— Сержант Даниеля? Я его с полчаса не видел, с самого обеда. Он собирался идти с остальными в баню.
Абрайра достала свой мачете и стояла рядом со мной.
В городе много общественных бань. Я спросил:
— В которую? Индеец пожал плечами.
— Где вы обедали?
— У хозяина Танаки, выше по улице, третий дом слева.
Я оттолкнул его в сторону; он как будто не собирался драться. Я его раньше никогда не видел. Включился, чтобы связаться с Перфекто и предупредить его, что Люсио на свободе и направляется в баню. Перфекто поблагодарил меня и обещал немедленно присоединиться к охоте.
Я взглянул на Даниеля, валявшегося на земле в луже крови. И ничего не испытал к нему. Но был рад, что он мертв. Побежал по улице к деловому району — группе простых деревянных зданий без ярких вывесок, указывающих на то, каким делом занята та или иная контора. Кимаи-но-Дзи мал, и все и так знали, кто чем занимается. Бани можно было отыскать по доносящимся оттуда громким голосам и смеху, по пару, от которого запотели окна и который вырывался из открытой двери.
Я бросился к первой же бане, которую увидел, и Абрайра крикнула мне:
— Подожди! Подожди остальных! — Я продолжал бежать. Зубы мои стучали. В этой бане Люсио не было.
Четырьмя домами ниже по улице было более крупное и разукрашенное заведение. Я промчался через ярко освещенный гэнкан — предбанник, где складывают одежду и обувь. На колышках рядом с синими кимоно самураев висело несколько белых.
Из темной двери доносились голоса и запахи теплой воды и кедра. Я прошел внутрь и заглянул в ванну. Единственное освещение исходило от больших аквариумов, окружавших комнату, там среди лилий плавали гигантские карпы. Около сорока голых мужчин сидели в большом, полном до краев бассейне из камня и дерева. Искусственный ключ в стене подавал горячую воду, извилистой струйкой она стекала между камней в бассейн. Вначале я не заметил Люсио. Он обрезал волосы, шрам у него на лице почти исчез.
И он тоже не узнал меня, потому что я стоял в освещенной двери и мои седые волосы виделись белым сиянием над головой. Он никогда раньше не видел меня освещенным сзади — и сейчас перед ним был силуэт, икона. Неясная, генетически внушенная фигура генерала Торреса.
Лицо Люсио потекло, словно сделанное из замазки, челюсть безвольно отвисла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171