– И непременно нужно, Мэтью, – подхватил Джэн, – чтобы все складки находились в точности вдоль линии, проведенной от центра земли к солнцу в день осеннего равноденствия! Хозяину это крайне важно!Все, не исключая малютки Мэри, рассмеялись.– Еще одно слово – и я вовсе не пойду на церемонию освящения! – прорычал Джеймс.– Вот видишь, Джэн, что ты натворил своими шутками! – воскликнула Нанетта, – но в моем колчане осталась стрела, разящая без промаха: если господин не соизволит пойти на церемонию освящения новой часовни в замке Морлэнд, я откажусь присутствовать на церемонии освящения новой школы в Эккомбе. Довольно, Одри... Займись теперь волосами госпожи Мэри – у нас осталось не так много времени. Мэтью, заканчивай с плащом и проследи, чтобы вынесли ванну, а потом проверь, готовы ли лошади. Да, и посмотри, как там господин Симон и ребенок!– Да, мадам. – Мэтью тотчас же отправился исполнять приказания. Джеймс не протестовал против того, что она так распоряжается Мэтью – ведь тот на самом деле был слугой Нанетты: он приехал с ней вместе с Одри, когда Нанетта стала женой Джеймса. Да и атмосфера в доме чопорностью не отличалась. Жили они тут спокойно и свободно – дом был невелик. В самом центре располагался большой зал, где, собственно, в основном и протекала жизнь. В более теплом, южном крыле дома на первом этаже располагалась зимняя гостиная – Джеймс принимал там гостей, а все остальное время она служила комнатой для слуг. На верхнем этаже находилась спальня с двумя кроватями – на одной, размером побольше, спали Джеймс и Нанетта, на другой, поменьше – Джэн и Мэтью. В другом крыле размещались кладовая и буфетная, а над ними – еще одна маленькая спаленка, где в одной постели спали Мэри и Одри, а в другой – капеллан Нанетты, Симон Лебел со своим юным воспитанником Александром.Вот и все – впрочем, в отдельной пристройке была еще кухня. Прочие слуги спали в зале, по старинке. Но несмотря на внешнее отсутствие роскоши и удобства, в Уотермилл-Хаусе всегда царила атмосфера дружелюбия. Джеймс владел еще одним большим домом в городе, но туда они наведывались нечасто. Нанетте не нравилось в Йорке – она находила, что атмосфера там нездоровая. И тому были веские причины – окрестности Лендала, района, где располагался их городской дом, периодически опустошали эпидемии. От болезней пострадали и ее родственники, Баттсы.До замужества мать Нанетты звалась Бель Баттс – она родилась и воспитывалась в усадьбе Баттсов на окраине Лендала – множество пристроек находились прямо на берегу реки Уз, ниже моста. Хозяином усадьбы был Джон, родной брат Бель. Двое его сыновей взяли в жены младших сестер Нанетты, Кэтрин и Джейн. От эпидемии пострадали Джейн, ее супруг Бартоломью и трое их дочерей. Выжила лишь младшая, по имени Чэрити. Джейн говорила потом, что лучше бы и она умерла – болезнь изуродовала и искривила все тело бедняжки, словно податливую глину, сделав девочку навеки калекой. Теперь Джейн тоже нет в живых – ее убила оспа, летом... Нет, положительно, Йорк – нездоровый город: он безусловно красив, но чересчур шумен, да еще эти ужасные болезни...А здесь, в Уотермилл-Хаусе, воздух чист, ветерок, дующий с вересковых пустошей, доносит запахи папоротника и медового вереска и крик одинокого кроншнепа... По земле то и дело проносится стремительная тень от крыльев сокола, а если набрать в ладони воду и вкусить этого сока земли, то во рту надолго остается мшистый привкус – но родник, бегущий по торфяному ложу, чист и прозрачен... Каждый вздох ветерка напоминал Нанетте о прошлом – в этом была вся ее жизнь, дыхание ее родного севера, где солнце огромно и земная твердь жадно ждет его тепла, где биение жизни сродни пульсу самой земли... Такова эта жизнь: когда зима расправляет ледяные крылья, в дом входит смерть и, как собака, ложится у огня, долгими ночами ожидая жертвы; тогда всякий новый день – это победа над ней... А весна влажна и зелена, и так напоена жизнью, что причиняет боль – похожую на ту, что испытывает отмороженная рука, возвращаясь к жизни... А пшеничный, сладковатый аромат лета с его жаркими днями, то полусонными, то безумными, словно стремительные ласточки, когда чувствуешь, что будешь жить вечно и править этим миром... А здешняя осень насквозь пропахла дымком и изукрашена плодами, скрывающимися в листве, словно в драгоценной оправе...И собственная жизнь проплывала перед мысленным взором Нанетты – картины сменялись, словно времена года... Вот ее весна: вереница лиц блестящих молодых людей, спутников ее ветреной молодости – Болейны, Гэл Норис, маленький Фрэнк Уэстон и другие... Лица, принесенные ветром воспоминаний оттуда, где для них вечно царит весна, где они никогда не состарятся... Ее короткое лето подарило ей любовь и замужество – и ребенка, Джэна: он был и сын ей, и не сын... Ведь Господь не благословил детьми ее брак с Полом.Ныне же она вступала в пору осени – нежной и мудрой, богатой плодами: любовью, посеянной давно и принесшей, наконец, урожай. Второй ее супруг, обожаемый Джеймс, и их жизнь в Уотермилл-Хаусе с преданными слугами сама по себе была благословенным даром, и Нанетта преисполнена была самой искренней благодарности Богу и судьбе. Но налетел легчайший ветерок, и вновь зашевелилась листва, обнаружив нежданный, скрытый плод – о, их сокровище, их Богом данный Александр!..Нанетте было уже за сорок, когда она вышла замуж за Джеймса, который был тринадцатью годами старше ее, трижды женат и трижды оставался бездетным вдовцом. Женившись на Нанетте, он и не чаял иметь наследника, плоть от плоти своей... Но шесть месяцев спустя Нанетта зачала, и вот, в марте 1550 года, в возрасте сорока двух лет родила своего первого и последнего ребенка, сына, которого они назвали Александром – великое имя, достойное великого чуда его рождения!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129