Хэнс, утомленный и даже несколько смущенный праздником, отправился спать под присмотром Мими Лайтфут. Когда со стола были убраны остатки праздничного ужина, приготовленного соседями Рурка, молодые супруги уселись в гостиной, глядя на платан за окном. Казалось, он излучал сияние.
Женевьева перевела взгляд на висевшие над камином часы, которые она принесла из своего дома.
– Как странно, – вслух произнесла девушка. – Они здесь кажутся больше к месту, чем у меня.
– Очевидно, потому что теперь здесь наш дом, – предположил Рурк.
– Да, – вздохнула Женевьева, прильнув к мужу. – Да, разумеется. Между прочим, это первая вещь, которую я купила на деньги, выданные мне как невесте мистера Калпепера.
Рурк покачал головой и снисходительно улыбнулся.
– Я настолько не привыкла иметь деньги, что не задумываясь истратила их. Наверное, стоило купить туфли или что-то в этом роде, более практичное. Но в тот день я очень разозлилась на Анжелу Бримсби. Поначалу покупка была просто мелочной местью этой женщине, но когда я более внимательно рассмотрела часы, они стали для меня чем-то большим.
– Посмотри на эти стрелки, проследи за их движеньем, – прочитала Женевьева надпись на циферблате, встав с дивана и подойдя к камину.
– Ускользает жизнь, и полон каждый миг к концу стремленьем, – закончил за нее Рурк.
Женевьева повернулась и с удивлением посмотрела на мужа.
– А я не знала, что ты интересуешься моими часами, Рурк, – заметила она.
Рурк тоже подошел к камину и нежно провел рукой по щеке Женевьевы.
– Это были первые слова, которые прочитала мне мать, – он улыбнулся, видя ее непонимание. – Она читала их на этих самых часах, Дженни.
Глаза Женевьевы широко раскрылись от изумления:
– Твоя мать?! Но ты никогда не говорил мне об этом!
Тогда Рурк обнял ее за плечи и все рассказал. Присутствие Женевьевы настолько успокаивающе действовало на него, что он не почувствовал боли при воспоминании о страданиях матери и бесчинствах отца.
Женевьева покачала головой, с трудом сдерживая слезы. Она вспомнила реакцию Рурка, когда он впервые увидел у нее эти часы. Ей бы сразу догадаться, что они были такой же частью Рурка, как его добрая улыбка и сильные руки…
– Почему же ты оставил их у меня? – тихо спросила Женевьева.
Рурк украдкой смахнул слезу:
– Потому что знал, что им у тебя будет хорошо. Я доверял тебе.
Они вместе уселись на диван и стали слушать, как спокойно тикает их единственное наследство.
Женевьева рассеянно водила пальцем по ярким переплетающимся узорам на одеяле, которым были укрыты их колени. Это одеяло им подарили женщины в церкви, и она взирала на него с почтительным вниманием, даже не подозревая раньше о столь добром расположении жителей деревни. Каждый, пусть самый маленький, стежок был выполнен с большой любовью и мастерством. Женевьева гордилась, что они с Рурком удостоились такой чести.
Но вот часы пробили полночь. Рурк отставил в сторону недопитую чашку персикового бренди и искоса взглянул на Женевьеву:
– Вы счастливы, миссис Эдер?
Она порывисто прижалась к нему:
– Больше, чем это можно выразить словами. Если, мне суждено умереть в этот момент, то я сделаю это без малейшего сожаления.
– А вот я бы пожалел, Дженни.
– О чем?
– Было бы ужасно с твоей стороны покинуть этот мир, не дав мне возможности сделать тебя моей.
Женевьева прижалась к теплой широкой груди Рурка:
– Но я же и так твоя.
Но почувствовав, как его рука нежно скользнула по ее талии, она поняла, что муж имеет в виду другое, а не просто сам факт их свадьбы. Вспыхнув, Женевьева с трудом проглотила комок в горле.
– Дженни, – сказал Рурк, поспешно отстраняясь от нее. – Я вовсе не хотел тебя смутить.
Она ответила ему поцелуем, ощутив на его губах сладкий вкус бренди.
– Если я и смущена, то только потому, что хочу, чтобы тебе было хорошо со мной, но совсем не знаю, что я должна для этого сделать.
Рурк почувствовал к Женевьеве огромную благодарность. Заключив ее лицо в свои ладони-, он прошептал:
– Никогда не заботься о том, чтобы доставить мне удовольствие, Дженни. А что касается тебя, то ты ошибаешься. Тебе прекрасно известно, что делать. Ты знаешь, как тронуть меня до глубины души, а мужчина и не может мечтать о большем.
– Но…
Рурк быстро закрыл ей рот поцелуем, от которого у Женевьевы даже закружилась голова, и, не прерывая его, взял жену на руки вместе с одеялом и бережно отнес в спальню. Она смотрела на Рурка с нескрываемым любопытством, совершенно не ощущая страха, а чувствуя лишь священный трепет от того, что он любит и хочет ее. Рурк опустил Женевьеву на кровать и начал медленно развязывать ленты на платье.
– Рурк, – ее голос дрожал от томления.
Он ласково приложил палец к губам Женевьевы:
– Позволь мне просто любить тебя, Дженни, пожалуйста, позволь просто любить.
ГЛАВА 14
Каждый раз, когда из спальни раздавался нечеловеческий стон, Рурк ощущал острый приступ боли, словно это он сам переносил страдания.
Рурк поморщился, скрипнув зубами, и посмотрел на часы. Прошло уже семь часов с того момента, как у Женевьевы отошли воды, и шесть часов, как начались сами роды. Сколько же еще это может продолжаться?
Ужас ледяной рукой сжал сердце Рурка. Он хорошо помнил горечь утраты Пруденс, после того как она дала жизнь ребенку. Но с Пруденс его связывало чувство ответственности, привязанность, основанная на долге. С Женевьевой все было по-другому. Рурк любил ее со всепоглощающим обожанием, она стала необходима для его существования, как сердце, бьющееся в груди. Рурк знал: если он потеряет Женевьеву, это будет конец.
Десять месяцев она наполняла радостью дни Рурка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129