– помогла ему Мария.
– Я поклялся ненавидеть всех шони после того, что Черный Медведь сделал с моей семьей, – Люк дотронулся до щеки девушки и погладил пальцем ее висок. – Но я не могу ненавидеть тебя, Мария.
– Однако ты так старательно пытался делать это, – смущенно отвернулась Мария.
Люк схватил ее за руку и снова повернул к себе лицом:
– Я еще не все сказал.
Его прикосновения нравились девушке; она решила, что Люк хочет опять поцеловать ее. Но он не двинулся с места, а продолжал смотреть на нее напряженным, проникающим в самую душу взглядом.
– Мария.
Девушка молчала, глядя куда-то ему за спину, в темноту леса.
– Мария, посмотри на меня. Ничего не говори, а просто слушай, – Люк обнял ее за плечи; теперь его руки были нежны. – Я люблю тебя, Мария.
Казалось, мир раскололся на части, развалился на тысячи кусочков. Заглянув в себя, Мария почувствовала страх: она тоже любила Люка…
– Я заранее предвидел этот вопрос, сэр, – ответил Хэнс, даря мистеру Атвотеру самую любезную из своих улыбок. – Я вполне в состоянии достойно обеспечить вашу дочь.
Джордж Атвотер затянулся толстой сигарой и через стол пристально посмотрел на Хэнса, рассеянно смахнув при этом упавший на жилет пепел. Хэнс Эдер выглядел слишком безупречно: красиво уложенные золотистые волосы, белоснежная улыбка на загорелом лице, руки ухожены, ногти тщательно отполированы, одет с иголочки в новый черный костюм – сама учтивость и самообладание. Однако было невозможно угадать, что скрывается за этими улыбающимися голубыми глазами.
Доктор Атвотер поймал себя на том, что размышляет об искренности Хэнса, следовательно, сомневается в ней.
– Ваша семья занимается земледелием, не так ли? Хэнс согласно кивнул:
– Но я всегда избирал свой путь. Мое дело – кораблестроение и торговля.
Атвотер удивленно поднял густую седеющую бровь:
– Да? И чем же вы торгуете? Что перевозите?
– Меха, зерно, продовольствие, соль, виски – в общем, все, что нужно такому огромному количеству переселенцев.
Дым сигары затянул голубым туманом комнату. Джордж Атвотер обвел взглядом длинные шкафы с книгами, выстроившиеся вдоль стен, стопки рукописей и документов.
– То, что человек выбирает в качестве основного дела своей жизни, многое говорит о нем.
В голосе Атвотера Хэнс уловил явное неодобрение, но сохранил на своем лице любезную улыбку.
– Я согласен с вами, мистер Атвотер. Я выбрал карьеру, которая полностью мне подходит, и никогда не поставлю себя в положение, когда люди и закон станут указывать мне, что делать.
Это дерзкое высказывание вызвало у собеседника неожиданный приступ кашля, однако когда доктор Атвотер наконец поднял глаза, в них читалось невольное восхищение.
– Очевидно, вы подолгу отсутствуете, – предположил он, меняя тему разговора. – Ведь Лексингтон не имеет судоходной реки.
– Я хочу построить дом и здесь, и в Луисвиле. Атвотер энергично выпустил кольцо дыма:
– Вы вполне удовлетворяете меня, мистер Эдер. Я имею в виду в том отношении, в каком человек должен быть удовлетворен выбором своей дочери.
– Я не прошу ничего большего, сэр.
Атвотер поднял руку, показывая, что он еще не все сказал:
– Мы – старая и гордая семья, мистер Эдер. Наши предки были одними из первых, кто высадился на берега Новой Англии. Среди членов нашей семьи есть врачи, священники, ученые, женщины тонкой культуры и благородного воспитания. Но среди нас никогда не было негодяя или даже человека сомнительной репутации.
Улыбка медленно сползла с лица Хэнса.
– Что вы имеете в виду, мистер Атвотер?
– То, что Айви – продукт незапятнанной селекции многих поколений Атвотеров, то, что она заслуживает и такого же человека в качестве мужа. Я требую для нее именно этого.
Красивое лицо Хэнса стало неподвижным, как прекрасная холодная гипсовая маска.
– Доктор Атвотер, я – американец в первом поколении. Но мои родители – приличные трудолюбивые люди. Они так же гордятся своей жизнью, как вы своими покрытыми паутиной предками.
Доктор Атвотер неожиданно широко улыбнулся.
– Боже мой! – дружелюбно произнес он. – Надеюсь, что это так, Хэнс Эдер. Поверьте, я ценю в человеке гордость почти так же высоко, как и честь.
– Очень странно, мистер Атвотер, что вы мало говорите о самой Айви.
– Я высоко ценю свою дочь, Хэнс. Но Айви трудно понять. Многие считают ее «синим чулком», человеком, лишенным простоты и искренности. На самом деле девочка так умна, что даже пугает меня. Представьте, в десять лет она выучила греческий язык, в двенадцать занялась латынью, а когда ей исполнилось шестнадцать, написала работу о Гельвеции, которую я до сих пор использую в своих лекциях.
– Я не удивлен, доктор Атвотер. Айви – самая образованная женщина, которую я когда-либо встречал.
– Но она невинна, Хэнс. В том смысле, который сейчас имеет значение.
– Я знаю, сэр.
– Айви призналась мне, что любит вас.
На лице молодого человека снова появилась улыбка.
– Надеюсь на это, сэр.
Доктор Атвотер тяжело опустил на стол руку:
– Откуда она может знать об этом?
– Вы не слишком высокого мнения о своей дочери, сэр. А ведь она уже не ребенок.
– Но почему, черт возьми, Айви? Вы богаты, красивы, как дьявол, а в Лексингтоне красавиц больше, чем в любом другом городе Кентукки. Почему же именно Айви?
Хэнс сам не уставал задавать себе этот вопрос. Он любил то, чем обладала Айви и чего не было в нем самом: доброту и порядочность.
– Ваша дочь для меня – совершенство, – глядя в глаза Атвотеру, ответил Хэнс.
– Не сомневаюсь. Но вот совершенство ли вы для нее?
– Я сделаю ее счастливой. Если смотреть в суть проблемы, именно этого вы и хотите для Айви?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129