– Я предлагаю совсем другое, – твердо возразила Женевьева. – Я предлагаю партнерство, Калвин. Мы с твоим отцом будем равны во всем.
– Значит, мы будем вместе голодать, – съязвил юноша.
– Нет, мы вместе разбогатеем, – настаивала Женевьева.
– Я думаю, именно так оно и будет, – вставил Джошуа.
Услышав это, Мимси Гринлиф расплакалась. Женевьева тоже с трудом сдержала слезы, слезы облегчения. Она чувствовала себя счастливой: после нескольких месяцев одиночества, проведенных на ферме в работе и размышлениях о том, как бы хоть немного ослабить тиски нищеты, ее жизнь внезапно наполнилась людьми, планами и надеждами.
Дэнсез Медоу была маленькой деревушкой, расположившейся между Ривани и Дэнсез-Крик и огороженной с запада Голубыми горами. На ее единственной немощеной и утыканной пеньками от срубленных деревьев улице стояло всего несколько зданий, которые, несмотря на пыль, выглядели довольно опрятно.
Гордостью деревушки считалась таверна, носившая величественное название «Доспехи короля». Впрочем, этим и исчерпывались ее достоинства. Изнутри таверна выглядела очень неприглядно: плохо оштукатуренные стены из грубо отесанных бревен, вечно грязный пол; всю мебель составляли колченогие столы, окружавшие очаг в центре комнаты, да такие же кривые табуретки.
Несколько посетителей, стоя у дверей заведения, с интересом наблюдали за тем, что происходило на грузовой пристани. Услышав имя Женевьевы, Рурк подошел к компании.
– Послушайте-ка, – размахивая кружкой пива, разглагольствовал Элк Харпер. – Вдова Калпепер где-то сумела раздобыть себе рабов.
Бросив взгляд через дорогу, Рурк заметил на пристани Женевьеву, которая наблюдала, как разгружается лодка Лютера Квейда.
– Да, к тому же там куча детей, – поддержал разговор трактирщик Саймон Грей.
В это время к ним, запыхавшись, подбежал сын Элка Халпера, Вилли.
– Это не рабы, – поделился он своими сведениями. – Я сам слышал, как миссис Калпепер говорила, что они – деловые партнеры и собираются вместе выращивать табак.
Зеваки даже раскрыли от изумления рты, что весьма позабавило Рурка. Он знал, что многие в деревушке смотрели на Дженни с любопытством и немалой долей обиды: с самого начала девушка ясно дала понять, что вполне счастлива одна, без мужчины.
Рурк совершенно не удивился, узнав о планах Женевьевы. Это было вполне в ее духе – с головой окунуться в предприятие настолько дерзкое, что оно могло даже оказаться успешным.
– Табак? – задумчиво протянул Элк, который любил выдавать себя за философа, чтобы как-то оправдать свое нежелание работать. Однако в деревне все знали, что он – просто пьяница и готов выпить по любому поводу. – Что может знать о табаке зеленая девчонка из Лондона?
Остальные согласно закивали и засмеялись.
– Лето ее уничтожит, – уверенно заявил Саймон. – Может быть, тогда она не станет с таким презрением относиться к мужчинам.
Рурк знал, что Саймон очень неравнодушен к Женевьеве, и неожиданно предложил:
– Хочешь пари, Саймон?
– Да, черт возьми, – рассмеялся трактирщик и почесал затылок. – Если ты настолько глуп, чтобы поручиться за нее, ставлю три к одному, что она даже не увидит урожая.
Рурк поднял кружку.
– Идет, – согласился он и выпил за здоровье Дженни.
Эми сидела на низеньком стульчике, который вырубил для нее из небольшого пенька Сет Паркер. Она называла его своим стулом для прополки. Изобилие вокруг трав и цветов постоянно взывало к ее заботливым и неутомимым рукам.
Сет вынес из дома еще две табуретки, чтобы Эми с подругами могла погреться на теплом осеннем солнышке.
Женевьева сделала глоток чая и сразу почувствовала его богатый аромат.
– Какая прелесть, – похвалила она. – Что это?
– Малина, живокость, лавр, – ответила Эми. – Сет не потерпит ни единого листика английского чая в нашем доме.
– И Рурк тоже, – поддержала разговор Пруденс. – Он очень сочувствует бостонцам и выступает против уплаты налога, – она отставила свою чашку с легкой гримасой отвращения и, заговорщицки наклонившись, призналась: – Но я все-таки запасла хорошего английского чая. Правда, это довольно дорого, но Рурк ничего не знает об этом.
Женевьева и Эми молча переглянулись. Эми тут же поднялась, извинившись, и отправилась проверить, как печется хлеб. Женевьева же постаралась выбросить из головы разговор о чае и стала смотреть на линию Голубых гор на западе.
– Как здесь красиво. Правда, Пру?
Пруденс неопределенно пожала плечами.
– Если дикое может быть красивым, то – да, – заметив выражение лица Женевьевы, она грустно добавила: – Я знаю, что разочаровываю тебя, Женевьева, но я просто не могу быть здесь счастливой.
– Но почему, Пруденс? У тебя прекрасный дом, и муж обращается с тобой как с королевой…
– Я знаю, – с несвойственной ей горячностью перебила Пруденс. – Но мы с тобой находимся в разном положении. Когда ты уехала из Лондона, ты там ничего не оставила, – она опустила глаза. – Я же покинула единственное, что мне еще дорого.
– Эдмунда Бримсби, – сухо добавила Женевьева.
– Я любила его. И люблю по-прежнему.
Женевьева с трудом сдержалась, чтобы не выругаться.
– Как ты можешь любить человека, который сломал тебе жизнь?
– Ты говоришь так, словно у меня есть выбор. Но его нет, Женевьева. Я не могу приказать себе, что мне чувствовать.
– А как же Рурк? – непроизвольно сорвалось с губ девушки, прежде чем она успела остановиться.
– Я благодарна ему за все, что он для меня сделал. Он будет хорошим отцом моему ребенку. Я тоже хотела бы стать для него достойной женой, но не могу. Я знаю, Рурк – сильный человек, с большими чувствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129