Но и этот самоотверженный поступок не возымел никакого действия на упрямого Доуза. Тот только рассмеялся.
Тогда Рекс решил, что Доуз замышляет побег. Он сам не раз подумывал об этом, так же как Габбет и Ветч, но они не доверяли друг другу подобных мыслей. Это было бы слишком рискованно. «А ведь он был бы хорошим товарищем в таком деле», – подумал Рекс и твердо решил привлечь в союзники этого опасного и молчаливого человека.
Однажды Доуз задал Рексу вопрос, на который тот ему ответил.
– Кто такой Норт?
– Капеллан. Он здесь всего с неделю. Скоро пришлют другого. Норт уезжает в Сидней. Он не в чести у епископа.
– Откуда ты знаешь?
– Догадался, – ответил Рекс с улыбкой. Он носит цветную одежду, курит и не бормочет тексты из Писания. А епископ одевается в черное, ненавидит табак и цитирует Библию, как ходячий справочник. Норта послали сюда на месяц, чтобы «нагреть перинку» для этого осла Микина. Отсюда следует, что епископ терпеть не может Норта.
Джемми Ветч, ближайший сосед Рекса, перевалив на Габбета всю тяжесть своей ноши, громко выразил восхищение сообразительностью Рекса. «Ну чем наш Денди не умница!»–воскликнул он.
– Только не вздумай разыгрывать из себя кающегося грешника. Норт на этот номер не клюнет. Погоди, явится бесподобный Микин – вот этого «святого мужа» ты сможешь обвести даже вокруг мизинца!
– Заткнитесь вы там! – рявкнул надзиратель. – Хотите, чтобы я доложил о вас?
Так проходили дни, и Доуз уже едва ли не мечтал об угольных шахтах. Каждый выход из тюремного поселка Порт-Артура был для этих несчастных «приятным путешествием»–переменой обстановки, тем же, чем в наши дни является поездка в Куинсклифф или на океанский пляж.

Глава 42
ДВОРЕЦКИЙ КОМЕНДАНТА

Уже две недели находился Руфус Доуз в колонии, когда в кандальную связку приковали новичка. Это был молодой человек лет двадцати, белокурый, худой и хрупкого сложения. Звали его Керкленд; он принадлежал к разряду так называемых «образованных» арестантов. Он служил клерком в банке и был сослан за растрату, хотя многие очень сомневались в его вине.
Комендант, капитан Берджес, взял его в дом дворецким, и на пего смотрели как на «счастливчика». Он, конечно, и был счастливчиком и оставался бы им, если бы не произошел неожиданный случай. Капитан Берджес, холостяк «старого закала», не скрывал своего пристрастия к брани и зуботычинам и в отборных выражениях ругал арестантов. Керкленд принадлежал к методистской семье и отличался благочестием, неуместным в здешних условиях. Потоки брани, лившиеся из уст Берджеса, заставляли его содрогаться, и однажды он забылся до того, что зажал уши, слушая своего хозяина.
– Ах ты, ублюдок! – рявкнул Берджес. – Так-то ты, сукин сын, ведешь себя? Я тебя живо отучу от этого! – И он, не долго думая, отправил его в кандальную связку за «неподчинение».
Каторжники, не любившие арестантов-белоручек, встретили его с недоверием. Троук, видимо, желая подвергнуть испытанию человеческую натуру, приковал его рядом с Габбетом. День прошел как обычно, и Керкленд почувствовал некоторое облегчение.
Работа была тяжелая и люди вокруг грубые, но несмотря на боль в спине и мозоли на руках, он считал, что, в конце концов ничего ужасного с ним не произошло. Когда прозвучал колокол – сигнал кончать работу – и связку расковали, Руфус Доуз, который молча шел в свою одиночную камеру, увидел, что Троук собирается поместить новичка иначе: вместо одиночной камеры он Отправил его в общий барак.
– Мне идти туда с ними? – спросил бывший клерк, в ужасе отпрянув от жутких лиц, сомкнувшихся вокруг него.
– А ты как думал? Ну, шевелись! – приказал Троук. – Комендант говорит, что одна ночка там смоет с тебя весь крахмал.
– Но, мистер Троук…
– Заткни глотку! – сказал Троук, выругавшись, и нетерпеливо хлестнул парня плеткой. – Не препираться же мне тут с тобой до утра. Заходи!
И Керкленд, двадцатидвухлетний отпрыск благочестивых методистов, проследовал в барак.
Об этом бараке у Руфуса Доуза сохранились самые мрачные воспоминания, и он вздохнул. Очутившись в своей одиночке, он устыдился своей слабости и постарался изгнать этот вздох из памяти.
«А чем он, собственно, лучше остальных?»– подумал Руфус и лег, чтобы забыться, оставшись наедине со своим горем.
На рассвете следующего дня Норт, который наряду с другими причудами, не одобряемыми епископом, имел привычку бродить по тюрьме в непредусмотренные часы, был привлечен шумом у двери арестантского барака.
– Что случилось? – спросил он.
– Наказанный арестант бунтует, ваше преподобие, – отвечал стражник. – Хочет выйти.
– Мистер Норт! Мистер Норт! О, ради бога, мистер Норт, выпустите меня отсюда!
К решетке прильнул Керкленд – он был смертельно бледен, шерстяная фуфайка разорвана на груди, а глаза широко раскрыты от ужаса.
– Как, это вы, Керкленд? – вскричал Норт, ничего не знавший о мести коменданта. – Почему вы здесь?
Но Керкленд мог отвечать только воплями и колотить по решетке белыми кулаками, по которым струился пот.
– О, мистер Норт! Ради всего святого, мистер Норт!
– Выпустите его! – сказал Норт стражнику.
– Не могу, сэр, – только по приказу коменданта.
– Но я вам приказываю! – крикнул возмущенный Норт.
– Очень сожалею, ваше преподобие, но ведь ваше преподобие знает, что я не смею этого сделать.
– Мистер Норт! – вопил Керкленд. – Неужели вы хотите, чтобы я погиб здесь? Мистер Норт! О, вы, служители Христа, все вы волки в овечьей шкуре, бог осудит вас за это! Да, да, мистер Норт!
– Выпустите его! – снова крикнул Норт, топнув ногой.
– Нельзя, – возразил тюремщик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176