ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Стыдно теперь вспоминать.
Не попал, не угодил: мыслитель сурово насупился. - Каша у вас в голове, батенька, сударик мой. Поверхностно усваиваете уроки жизни. Лжа, как ржа, разъедает душу, это верно, но отрекаться от исторического прошлого негоже. Как бы вместе с одежей кожу не содрать. Читали мои оборванные крики?
- Не довелось, простите великодушно.
- То-то и оно. Наш интеллигент удивительно нелюбопытен и умственно хил. Ему у простого мужика поучиться бы. Мишура, говорите? Нет, батенька, копать надобно глубже и ширше. Коли судить с вашей точки зрения, россиянин семьдесят лет прожил в мираже и обмане, а это не совсем так. Напомню презанятнейший эпизод из истории красное нашествия. Было это, дай Бог память, восемнадцатого марта одна тыща девятнадцатого года. Аккурат перед заключением Вестсальского соглашения...
- Ой! - выдохнул я и согнулся до пола, будто срыгнул.
- Что с вами? - озаботился писатель. - Рублик обронили?
- Не обращайте внимания, Олег Яковлевич. Чего-то за завтраком проглотил. Пожадничал. Пятый день не могу привыкнуть к здешней пище. На чем, интересно, они кашу варят? Подозреваю, на тавоте.
- Зачем же... - скупо улыбнулся мыслитель. - Постным маслицем заправляют. Бывает, и сливками. Кушать можно. Иной вопрос, что у вас, батенька, сударик мой, возможно, особая диета, как у подготавливаемого к перевоплощению.
- Вот! - Я обрадовался, что так удачно свернул начавшуюся лекцию. - Сам чувствую - диета особая. А вы, Олег Яковлевич, давно здесь лечитесь?
- Не лечусь, сударик мой, работаю. Чего и вам желаю. Без работы русский человек вянет, как растение без полива.
- Я в том смысле, что россияне на какой-то срок лишены ваших наставлений. Не обернется ли это бедой?
На сей раз попал - зацепило старика. Просветлел ликом в аскетических чертах проявилось что-то детское.
- Хоть и глупость сказали, а приятно. Видно, не совсем вы потерянный для отечества человек. Отвечу так. Мою пуповину с народом никому не оборвать, хотя пытались, как известно, многие.
Я решил ковать железо, пока горячо.
- Неужто, Олег Яковлевич, вас сюда силой привели. Неужто осмелились?
Мыслитель бросил заполошный взгляд на кусты бузины, откуда доносились странные повизгивания.
- Ах, сударик мой Виктор Тихонович, опять легкомысленные слова, не подходящие для доктора наук. Кстати, по убеждениям вы, надеюсь, не демократ?
- Как можно... Монархист, разумеется, - возразил я с обидой.
- Тем более стыдно. Православный монархист - и такая собранность в мыслях. Скачки несуразные. То о россиянах забота, а теперь вдруг... С чего вы взяли, что сюда кого-то силой гонят? Откуда такие сведения?
- Разве все эти люди... - в изумлении я развел руками, - Разве они?..
Мыслитель благодушно хмыкнул.
- Добровольцы. Уверяю вас, убежденные добровольцы-общинники.
- И волейбольщики?
- Они тоже. И все прочие. Нам с вами, сударик мой, Тихон Васильевич, выпала честь участвовать в замечательном социальном опыте. Возможно, здесь создается прообраз будущей России. На наших глазах воплощается вековая мечта россиянина о Белом озере, о тихой обители, где все обустроено по справедливым Божеским законам...
Показалось, в суровых глазах мыслителя блеснули слезы, и я не выдержал, перебил:
- Олег Яковлевич, неужели вы это всерьез? Тряхнул бородкой, на лицо вернулось высокомерно-укоризненное выражение.
- Я, сударик мой, за всю жизню ни единого словечка не сказал шутейно, не обдумав заранее. И не написал. Если читали мои книги, должны знать.
- Простите великодушно, сорвалось с языка... И что же будет дальше с этими общинниками-добровольцами? Когда закончится опыт?
- Большинство вернутся в народ, просвещать темную массу. Благое дело... Вы давеча наобум помянули проклятый режим, а я вот что скажу. У сатанят-коммунистов тоже есть чему поучиться. Они хоть и врали безбожно, но понимали наиглавнейшую вещь: россиянину для счастья мало кнута, ему мечта необходима. В тех же лагерях не токмо морили людишек, но давали им и духовную пищу...
Я уже потерял надежду выведать у писателя что-либо путное и приготовился слушать с покорным вниманием, но нам помешали. Повизгивания в кустах вдруг оборвались на громкой истерической ноте. На газон вывалилась натуральная коза с тяжелым, волочащимся по земле выменем, за ней выскочила крупнотелая бабенка в разодранном Комбинезоне и с окровавленным лицом, а следом появился хмурый, сосредоточенный Чубайс, распаренный, будто из бани. Коза и бабенка куда-то умчались, а великий приватизатор, поправив лямки, забрел к нам в беседку.
- О-о, - приветствовал его Курицын. - Все свирепствуете, сударь мой? Все никак не угомонитесь?
В голосе писателя зазвучали несвойственные ему почтительные интонации. Я не удивился. Солнце сияло в полнеба трепетно дымилась зелень листвы. Морок продолжался, и я уже не был уверен, что когда-нибудь проснусь.
Чубайс смотрел осоловелым взглядом. Вопроса не понял, но чего-то явно ждал. Известная всему коммерческому миру статная фигура, благородное лицо как-то особенно внушительно и загадочно выглядели на фоне хосписного пейзажа.
- Чего говорите? - выдавил он наконец, скривясь в шкодливой гримасе, с какой обычно объявлял об отключении зимой электричества в больницах.
- Мы-то ничего не говорим, - лукаво отозвался писатель. - Лучше ты нам скажи, Толлша, неужто никогда не пресыщаешься?
Мой тезка минуту-другую пытался осмыслить эти слова, потом произнес почти по слогам:
- Ищу бригадира Семякина.
- Понятно, - Курицын зачем-то мне подмигнул. - Не видели мы твоего бригадира. В процедурной он, скорее всего. Ступай в процедурную. Толя. Там тебя уважат.
Чубайс в растерянности покачался на пороге, вдруг протянул руку и жалобно попросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Не попал, не угодил: мыслитель сурово насупился. - Каша у вас в голове, батенька, сударик мой. Поверхностно усваиваете уроки жизни. Лжа, как ржа, разъедает душу, это верно, но отрекаться от исторического прошлого негоже. Как бы вместе с одежей кожу не содрать. Читали мои оборванные крики?
- Не довелось, простите великодушно.
- То-то и оно. Наш интеллигент удивительно нелюбопытен и умственно хил. Ему у простого мужика поучиться бы. Мишура, говорите? Нет, батенька, копать надобно глубже и ширше. Коли судить с вашей точки зрения, россиянин семьдесят лет прожил в мираже и обмане, а это не совсем так. Напомню презанятнейший эпизод из истории красное нашествия. Было это, дай Бог память, восемнадцатого марта одна тыща девятнадцатого года. Аккурат перед заключением Вестсальского соглашения...
- Ой! - выдохнул я и согнулся до пола, будто срыгнул.
- Что с вами? - озаботился писатель. - Рублик обронили?
- Не обращайте внимания, Олег Яковлевич. Чего-то за завтраком проглотил. Пожадничал. Пятый день не могу привыкнуть к здешней пище. На чем, интересно, они кашу варят? Подозреваю, на тавоте.
- Зачем же... - скупо улыбнулся мыслитель. - Постным маслицем заправляют. Бывает, и сливками. Кушать можно. Иной вопрос, что у вас, батенька, сударик мой, возможно, особая диета, как у подготавливаемого к перевоплощению.
- Вот! - Я обрадовался, что так удачно свернул начавшуюся лекцию. - Сам чувствую - диета особая. А вы, Олег Яковлевич, давно здесь лечитесь?
- Не лечусь, сударик мой, работаю. Чего и вам желаю. Без работы русский человек вянет, как растение без полива.
- Я в том смысле, что россияне на какой-то срок лишены ваших наставлений. Не обернется ли это бедой?
На сей раз попал - зацепило старика. Просветлел ликом в аскетических чертах проявилось что-то детское.
- Хоть и глупость сказали, а приятно. Видно, не совсем вы потерянный для отечества человек. Отвечу так. Мою пуповину с народом никому не оборвать, хотя пытались, как известно, многие.
Я решил ковать железо, пока горячо.
- Неужто, Олег Яковлевич, вас сюда силой привели. Неужто осмелились?
Мыслитель бросил заполошный взгляд на кусты бузины, откуда доносились странные повизгивания.
- Ах, сударик мой Виктор Тихонович, опять легкомысленные слова, не подходящие для доктора наук. Кстати, по убеждениям вы, надеюсь, не демократ?
- Как можно... Монархист, разумеется, - возразил я с обидой.
- Тем более стыдно. Православный монархист - и такая собранность в мыслях. Скачки несуразные. То о россиянах забота, а теперь вдруг... С чего вы взяли, что сюда кого-то силой гонят? Откуда такие сведения?
- Разве все эти люди... - в изумлении я развел руками, - Разве они?..
Мыслитель благодушно хмыкнул.
- Добровольцы. Уверяю вас, убежденные добровольцы-общинники.
- И волейбольщики?
- Они тоже. И все прочие. Нам с вами, сударик мой, Тихон Васильевич, выпала честь участвовать в замечательном социальном опыте. Возможно, здесь создается прообраз будущей России. На наших глазах воплощается вековая мечта россиянина о Белом озере, о тихой обители, где все обустроено по справедливым Божеским законам...
Показалось, в суровых глазах мыслителя блеснули слезы, и я не выдержал, перебил:
- Олег Яковлевич, неужели вы это всерьез? Тряхнул бородкой, на лицо вернулось высокомерно-укоризненное выражение.
- Я, сударик мой, за всю жизню ни единого словечка не сказал шутейно, не обдумав заранее. И не написал. Если читали мои книги, должны знать.
- Простите великодушно, сорвалось с языка... И что же будет дальше с этими общинниками-добровольцами? Когда закончится опыт?
- Большинство вернутся в народ, просвещать темную массу. Благое дело... Вы давеча наобум помянули проклятый режим, а я вот что скажу. У сатанят-коммунистов тоже есть чему поучиться. Они хоть и врали безбожно, но понимали наиглавнейшую вещь: россиянину для счастья мало кнута, ему мечта необходима. В тех же лагерях не токмо морили людишек, но давали им и духовную пищу...
Я уже потерял надежду выведать у писателя что-либо путное и приготовился слушать с покорным вниманием, но нам помешали. Повизгивания в кустах вдруг оборвались на громкой истерической ноте. На газон вывалилась натуральная коза с тяжелым, волочащимся по земле выменем, за ней выскочила крупнотелая бабенка в разодранном Комбинезоне и с окровавленным лицом, а следом появился хмурый, сосредоточенный Чубайс, распаренный, будто из бани. Коза и бабенка куда-то умчались, а великий приватизатор, поправив лямки, забрел к нам в беседку.
- О-о, - приветствовал его Курицын. - Все свирепствуете, сударь мой? Все никак не угомонитесь?
В голосе писателя зазвучали несвойственные ему почтительные интонации. Я не удивился. Солнце сияло в полнеба трепетно дымилась зелень листвы. Морок продолжался, и я уже не был уверен, что когда-нибудь проснусь.
Чубайс смотрел осоловелым взглядом. Вопроса не понял, но чего-то явно ждал. Известная всему коммерческому миру статная фигура, благородное лицо как-то особенно внушительно и загадочно выглядели на фоне хосписного пейзажа.
- Чего говорите? - выдавил он наконец, скривясь в шкодливой гримасе, с какой обычно объявлял об отключении зимой электричества в больницах.
- Мы-то ничего не говорим, - лукаво отозвался писатель. - Лучше ты нам скажи, Толлша, неужто никогда не пресыщаешься?
Мой тезка минуту-другую пытался осмыслить эти слова, потом произнес почти по слогам:
- Ищу бригадира Семякина.
- Понятно, - Курицын зачем-то мне подмигнул. - Не видели мы твоего бригадира. В процедурной он, скорее всего. Ступай в процедурную. Толя. Там тебя уважат.
Чубайс в растерянности покачался на пороге, вдруг протянул руку и жалобно попросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121