И не мог услышать, как бы громко я ни взывал о помощи, — конюшни слишком далеки от дороги.А наклейка на глаза? Ну почему так важно было, увижу я пустой двор и заброшенную кладовую или нет? Что бы изменилось, если бы я был в состоянии говорить и видеть?Видеть... Я бы видел выражение его лица. Я бы видел Кемп-Лора... Вот в чем дело. Он не хотел, чтобы я видел именно его. А если это так, то и рот он мне заклеил просто, чтобы не отвечать и не попасться в ловушку. А заговорил он лишь раз и то измененным голосом. Конечно, он не хотел, чтобы я его узнал.В таком случае он считает: я не знаю, кто меня похитил, и не представляю, кто он такой. Значит, по его мнению, Джеймс случайно выбил сахар, и он не слышал, что мы с Тик-Током объехали все конюшни и что я расспрашивал насчет «ягуара». Это давало мне некоторое преимущество на будущее. Если он оставил где-нибудь какие-нибудь следы, у него не будет необходимости немедленно их уничтожить. И он не будет постоянно настороже.Глядя на свои бескровные пальцы и представляя, какую боль мне придется еще пережить, я понял, что в моем сознании отказали все тормоза. Восстановить то, что он разрушил, — этого недостаточно! Он сам вколотил в меня безжалостность, которой мне не хватало И теперь я должен отомстить и за себя, и за всех своих товарищей. И сделать это без сожалений.Наконец-то она приехала. Хлопнула дверца машины, и ее быстрые шаги зазвучали на дороге. Дверь телефонной будки открылась, впустив ледяной ветер, и она, одетая в брюки и стеганую синюю куртку, стояла на пороге. Свет падал на ее темные волосы, оставляя глубокие тени под глазами.Я страшно обрадовался. Попытался выдать самую широкую улыбку, но из этого ничего не вышло.Встав на колени, она внимательно оглядела меня: у нее застыло лицо.— Твои руки! — только и сумела она выговорить.— Ты привезла ножницы?Она вынула из сумки большие ножницы и разрезала веревки. Нежно и осторожно. Потом убрала крюки с моих колен, отложила их в сторону, сняла коричневые от крови обрезки шнура с запястий. На их месте остались раны темные и глубокие.— Там внизу — еще веревка, — указал я на ноги. Она разрезала путы и на лодыжках, ощупав брючину. Было слишком холодно, чтобы брюки могли высохнуть, — Ты что, купался? — спросила она. Голос ее дрогнул. Послышались шаги, и за спиной Джоан возникла мужская фигура.— Ну как, мисс, порядок? — раздался простонародный говорок.— Да, спасибо. Не могли бы вы помочь моему кузену добраться до машины?Он остановился на пороге будки и, посмотрев на меня, не удержался:— Господи!— Да уж! — отозвался я.Это был крупный, крепкий мужчина лет пятидесяти, с лицом обветренным, как у моряка, и с таким выражением, будто он уже успел повидать все на свете и во всем разочароваться.— Здорово вас отделали.— Лучше некуда. Он усмехнулся.— Ну пошли. Нет смысла тут торчать.Я неуклюже поднялся и повис на Джоан, обхватив ее за шею. А оказавшись в таком положении, решил, что грех им не воспользоваться, — поцеловал ее.— А вы будто сказали, что он кузен!— Кузен и есть, — решительно отрезала Джоан, Даже слишком решительно.Водитель распахнул дверцу.— Его, видать, к врачу надо везти?— Нет, нет. Никаких врачей!— Но тебе нужен врач, — отозвалась и Джоан.— Ни за что!— У вас же руки отморожены.— Нет, просто я замерз.— А что с вашей спиной?! — обнаружил таксист прилипшие к коже клочки рубашки.— Я падал... На гравий.— Ловко. — Он не поверил.— Но спина, к тому же, вся в грязи, — ужаснулась Джоан.— Ты ее вымоешь. Дома.— Без врача вам не обойтись, — повторял водитель.— Мне нужен только аспирин и постель.— Ну, ты, наверное, знаешь, что делаешь, — заметила Джоан.— А где свитер?— В машине... И еще кое-что. Ты сможешь переодеться. И чем быстрее ты попадешь в горячую ванну, тем лучше.— Только не согревайте руки слишком быстро, а то пальцы отвалятся.Вот утешитель нашелся! И, пожалуй, не слишком-то надежный малый.Мы двинулись к машине. Обычное черное лондонское такси. И какими чарами Джоан удалось заставить этого типа поехать за город среди ночи! И еще меня интересовало: включен ли счетчик? Включен.— Садись скорее, здесь хоть ветра нет.Я повиновался. Из чемодана она достала свой свитер и теплую куртку на молнии — явно мужскую. И снова извлекла на сумочки ножницы. Несколько быстрых разрезов — и остатки моей рубашки на сиденье. Двумя длинными полосами она перевязала мне запястья. Таксист наблюдал внимательно, потом высказался:— Нет, это дело для полиции! Я покачал головой.— Обычная драка.Он показал мне крюки, притащенные из телефонной будки:— А это как назвать? Я отвел глаза.— Выкиньте их в канаву!— Ничего, пригодятся для полицейских! У меня уже не было сил повторять.— Я же сказал, никакой полиции...На его разочарованной физиономии появилось выражение — мол, видали мы и таких. Он пожал плечами, исчез во мраке и вернулся уже без крюков.— Они в канаве за будкой. Это если вы передумаете.— Ладно, спасибо.Джоан кончила бинтовать, помогла мне одеться и застегнула молнию. Пару меховых варежек удалось натянуть без особой боли. А уже после этого Джоан достала термос с горячим бульоном.Она поднесла чашку к моим губам, и я посмотрел в ее черные глаза. Я любил Джоан. Да и как можно не любить девушку, которая глубокой ночью позаботилась о горячем бульоне.Таксист тоже хлебнул бульона. Потопав ногами, заметил, что становится холодновато, и повез нас в Лондон.— Кто это сделал? — спросила Джоан.— Потом скажу.Она не настаивала. Вытащила из чемодана отделанные мехом домашние туфли, толстые носки и свои эластичные брюки.— Обойдусь носками, брюки мне не снять, — отказался я, и сам услышал, какая усталость звучала в моем голосе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61