— Вы должны были посетить меня вчера, помните?— Я был занят.— Я только взгляну на ваши запястья, — отставив джин, он решительно размотал бинты. На них снова выступила кровь, — Вам следует поберечь руки, Иначе они не заживут. Что вы опять делали?Я мог бы ответить: завинчивал винты, выковыривал старую замазку и замешивал цемент, Но вместо этого буркнул довольно угрюмо:— Ничего такого особенного...В раздражении он шлепнул повязку в такой силой, что я вздрогнул. Закончив, сказал:— Теперь дайте им покой, и ко мне в пятницу.— В пятницу меня не будет в Лондоне.— Тогда в субботу утром. И обязательно! Он схватил свой бокал, залпом допил джин и дружески попрощался с Джоан.Выпроводив его, она со смехом вернулась в комнату, — Обычно он не такой колючий. Но он подозревает, что ты принял участие в какой-то отвратительной оргии, поскольку не хочешь рассказывать...— И он прав, черт побери, — мрачно подтвердил я.И на третью ночь я улегся спать на диване. И, лежа в темноте без сна, прислушивался к мягкому дыханию Джоан. Каждый вечер она спрашивала нерешительно: не останусь ли я у нее еще на одну ночь? А так как я и не собирался уходить, то всякий раз соглашался немедленно, хотя давалось мне это все труднее.Я мог легко избежать мучений, отправившись спать в свою собственную постель в доме своих родителей. И если не делал этого — то сам виноват.В среду утром я поехал в крупное фотоагентство и спросил фотографию сестры Кемп-Лора. Мне предложили целую кучу — от снимков анфас, сделанных на Охотничьем балу, где она в платье из пятнистого шелка, до снимков сзади:Алиса берет последний барьер. Поразительная девушка темноволосая, с высоко поднятыми скулами, маленькими жесткими глазами и плотно сжатым, агрессивным ртом. Держись от таких подальше! Я купил снимок, где она в костюме для верховой езды наблюдает какие-то охотничьи испытания.В финансовой конторе, ведущей дела моих родителей, я воспользовался пишущей машинкой и фотокопировальным аппаратом, напечатал краткий отчет о действиях, предпринятых Кемп-Лором против Гранта Олдфилда. Отметил, что из-за обвинений Кемп-Лора Олдфилд потерял работу и провел три месяца в психиатрической лечебнице.Отпечатав десять экземпляров этого документа, я на фотокопировальном аппарате сделал десять копий со свидетельством Лаббока и Джеймса. И вернулся к Джоан.Ей я показал снимок Алисы Кемп-Лор и объяснил, кто она.— Ничуть не похожа на брата! Выходит, контролер в Челтенхэме не ее видел.— Нет, не ее. Это был сам Кемп-Лор. Ты можешь нарисовать его портрет с этим шарфом на голове?Она нашла кусок картона и, сосредоточившись, набросала углем лицо, которое я видел теперь даже во сне. Пририсовала шарф, изобразив двумя штрихами выбившиеся на лоб завитки волос. Потом долго разглядывала свою работу и резче подчеркнула губы.— Губная помада, — объяснила она. — А как насчет одежды?" уголь замер около шеи.— Галифе и спортивная куртка одинаково выглядят на мужчинах и на женщинах.— Ах, черт! Все так просто! Шарф на голову, мазок губной помады — и всем известный Кемп-Лор мгновенно исчезает.Она пририсовала воротник и галстук, очертила отвороты и плечи куртки. Рисунок превратился в портрет хорошенькой девушки, одетой для верховой езды. У меня мурашки пошли по коже. Джоан смотрела на меня сочувственно:— Все равно, он здорово рисковал, переодевшись женщиной, — Не думаю, чтобы он маскировался хоть на минуту дольше, чем нужно, Только чтобы доехать неузнанным от Тимберли до Челтенхэма.Я взял десять больших конвертов и вложил в каждый по экземпляру документов. Один я адресовал старшему распорядителю скачек, а другие — влиятельным членам Национального комитета по конному спорту, директору телевизионной компании, Джону Баллертону и Корину Келлару. Пусть убедятся, что у их идола глиняные ноги. Еще экземпляр — Джеймсу. И последний для самого виновника торжества — Мориса Кемп-Лора.— А он не подаст на тебя в суд за клевету? — забеспокоилась Джоан.— Ни малейшей возможности!Девять запечатанных конвертов аккуратной стопочкой сложил на полку, а десятый, без марки, для Кемп-Лора, сунул сбоку.— Мы отправим все эти в пятницу. А тот я сам отдам ему в руки.В четверг, в восемь тридцать утра, Джоан провела тот телефонный разговор, от которого так много зависело.Я набрал домашний номер Кемп-Лора. Длинные гудки, потом щелчок, и голос автоматического устройства предложил записать наше сообщение.— Нет дома! Проклятье!По номеру отца Кемп-Лора в Эссексе вскоре кто-то ответил. Джоан закрыла рукой микрофон, шепнула:— Он там. Его пошли звать. Я... Надеюсь, я не испорчу дела?Я ободряюще покивал ей. Мы уже тщательно прорепетировали все, что она должна была сказать.— О? Мистер Кемп-Лор? — не пережимая, она великолепно воспроизвела акцент лондонского кокни, — Вы меня не знаете, Только я подумала, а вдруг смогу сообщить вам кое-что такое, завлекательное. А вы вставите это в свою передачу под конец, посреди новостей. Я обожаю вашу передачу, правда, правда! Ух, до чего же лихо вы...Послышался его голос, оборвавший словесный поток.— Какая информация? — повторила Джоан. — О, знаете, все болтают насчет того, что спортсмены принимают бодрящие таблетки и уколы. Ну, а я подумала, может, вам будет интересно узнать и насчет жокеев, которые тоже этим увлекаются... Я точно знаю про одного жокея, но думаю, они все этим пользуются, если покопаться... Какой жокей? О... А, ладно... Роби Финн, про которого вы по телеку выступали, в субботу, после его победы. Так ведь накачался таблеток по горло — неужто вы не заметили? Вы стояли от него так близко, я думала, расчухаете... Откуда я знаю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61